Вера ТЕРЁХИНА,

доктор филологических наук,

ведущий научный сотрудник Института мировой литературы 

ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ

И СКАЗОЧНАЯ ЦАРЕВНА

Не имея своего дома, Хлебников путешествовал с места на место, пользуясь гостеприимством друзей и знакомых. Круг их был, к счастью, достаточно широк. В его письмах и дневниках нередко упоминается Куоккала. «Здесь я чувствую определённый  простор и достаточное пространство для того, чтобы расправить крылья каспийского орлана, и черпаю клювом моря чисел, - писал Хлебников.- О, полет белохвоста с Волги над Белоостровом!» (Х176)

Не только летом, но и в зимние месяцы навещал он обитателей финских берегов, особенно стремясь к художникам Ивану Пуни и его жене Ксении Богуславской, в которую был тайно влюблен, называл её Мавой.

«Самый короткий день, его я провёл на даче Куоккала у Пуни, - записал Велимир Хлебников в дневнике 7(21) декабря 1913 года.- День был безоотрадный и… моя Солодка разгневана. 1-я ссора и гнев на меня.

Дни будут расти? Ссора или мир. Три дня сидел, не выходя из комнаты. Солнцестояние осени, мрачное настроение» (Х221)

Другое убежище всегда было готово для Хлебникова – дом художника Юрия Анненкова. «В моём «родовом» куоккальском доме,- вспоминал Анненков,- прозванном там «литературной дачей» и отделённом узкой дорогой от знаменитой мызы Лентулы, где много лет провёл Горький, живали подолгу друзья моего отца: освобождённая из Шлиссельбурга Вера Фигнер, Владимир Галактионович Короленко, Николай Федорович Анненский, редактор «Русского Богатства», и его старушка-жена, Александра Никитична, переведшая для нас, для русских, «Принца и Нищего» Марка Твена… Позже – Корней Чуковский, Сергеев-Ценский, Сергей Городецкий, Николаша Евреинов, проживавший в моём доме целую зиму, развёл во втором этаже курятник, так что там пришлось произвести капитальный ремонт. В качестве гостей на литературной даче засиживались Горький, Куприн, Репин, Шаляпин, поддевочный Стасов, Мейерхольд, всех не упомню…» (А156)

В каждодневной жизни умозаключения Хлебникова бывали очень неожиданными: «Однажды утром, в Куоккале, войдя в комнату, где заночевал у меня Хлебников, я застал его ещё в постели. Окинув взглядом комнату, я не увидел ни его пиджака, ни брюк, и, вообще, никаких элементов его одежды и выразил удивление.

Я запихнул их под кровать, чтобы они не запылились, - пояснил мой гость» (А.148)

В то же время, в дневнике  Хлебникова простая покупка башмаков изображена как мифическое событие: «Если я Парсифаль, то искупление было в финской лавке обуви, где синеглазая финка быстро села на колени и быстрыми проворными движениями завязала мне обувь, и чело тёмное её просило поцелуя. Точно я Исус Христос. Сама, по своему желанию и с невыразимой торопливой прелестью посмотрела мне в глаза.

Я выбрал высок<ую> с двойной <подошвой> обувь” (Х.223)

Юрий Анненков, живя в Париже, почти полвека спустя вспоминал: «Куоккальская ночь, как обычно, закончилась в спорах (Маяковский, Хлебников и я) об искусстве (поэзия, живопись, театр), так как, ещё за четыре года до революции, в нашем  маленьком куоккальском еловом лесу, как, впрочем, и в Петербурге и в Москве, наши встречи часто – в присутствии других юных представителей «авангардного» искусства, постоянно сопровождались подобными спорами».

Началась мировая война. Хлебников в тревоге, он ждёт призыва как ратник – запасной. Своим родным в Астрахань Хлебников сообщал 21 августа 1915 года: «Я в Куоккала, деньжонки получил, за что большое спасибо. Я купаюсь в море, точнее купался, пока было тепло. Ещё что? бываю у местных представителей искусств и жду что-то? Ратников II-го разряда, кажется.

Здесь пробуду до 6-го сентября, тогда уеду в Москву.

Приключений больше не было.

Всё было мирно, однообразно и скучно…

Я дорожу знакомством с семьей писателя Лазаревского. Старый морской волк с кровью запорожцев в жилах.

Всё же Евреиновы, Чуковские, Репины какая-то подделка в конце концов как люди». (Х175-176)

От первых месяцев войны осталось три письма к Надежде Васильевне Николаевой, молодой футуристке, с которой его связывала нежная дружба:   «Как Вы живёте-можете? На. Ва?.. Участвовали Вы в сборах в «день воина»? Моё будущее пока не выяснилось, но, как кажется, скоро я буду жить севернее, чем теперь». В этом письме сокращённое обращение к девушке «На.Ва» образует аналогию с именем «Мава» - «Нава» (от навь, навий – мертвец). И даже называя её Надой в стихах, поэт вводит синонимы потустороннего, сказочного – оно, умерло:

Вот Нада.

Она звала себя «оно»

Не надо

Тревожить то, что умерло давно…

Под сценическим именем Нада Эльснер скрывалась та самая подруга Хлебникова Н.В.Николаева. Она участвовала в турне футуристов по югу России, выступала вместе с Давидом Бурлюком и Владимиром Маяковским. Будучи в Ростове 21 февраля 1914 г., Нада Эльснер, разрисовав лицо, прочитала лекцию «Танго-пожиратель»: «Обрушившись мимоходом на танго,…г-жа Эльснер заявила, что танцы будущего уйдут из власти ритма: их будут танцевать под звуки фабричных гудков, треск мотоциклеток, рёв автомобильных сирен».7

О футуризме русская печать заговорила сразу же после выступления Маринетти на страницах парижской «Фигаро» сто лет назад - 20 февраля 1909 года. Но уже первая заметка в журнале «Вестник знания», несмотря на серьёзный тон, ставила новое понятие «футуризм» в ряд модных увлечений – футбол и танго. Лекции по поводу танго читал один из рьяных футуристов – доктор Н.И.Кульбин, а в кабаре «Бродячая собака» нередко исполнялся этот танец или столь же шокировавшие публику танцы апашей. Издатель альманаха «Стрелец» Александр Беленсон писал:

Марго быстрей, чем Конго,

Марго опасней Ганга,

Когда под звуки гонга

Танцует танец танго. 6

Не только Хлебников, но и молодой художник Всеволод Максимович  был влюблён в Надежду Николаеву.

Чудом сохранился и находится в Череповецком краеведческом музее портрет Надежды Николаевой, написанный Всеволодом Максимовичем  в той восхитительной цветовой гамме, которая напоминает о врубелевской «Девочке на фоне персидского ковра».

Её лик проступает, двоится и перевоплощается в другой работе художника «Сказочная царевна» (Киев). Здесь вновь господствует алый и пурпурный цвет, словно напоминающий об «аленьком цветочке». Отступая от психологически насыщенного портрета Надежды Николаевой в область условного, сказочного сюжета, Максимович делает схожую вариацию на основе своего автопортрета – «Рыцарь в лесу».

Художник производил на окружающих противоречивое впечатление. Одним Максимович казался романтическим денди, экстравагантным и независимым. Других он настораживал необычностью. Участник футуристической группы «Мезонин поэзии» Борис Лавренев вспоминал, что это был «человек со страшной внешностью. У него было огромное, раздутое как автомобильная камера лицо, чудовищно толстые щёки, тяжёлая лошадиная челюсть. Видимо, он был не совсем нормален психически. Полотна, которые он  писал, состояли из кружков и колец спутанных и переплетающихся, голубого, розового и зелёного цветов, похожих на груду отливающих радугой мыльных пузырей».

Именно Максимович участвовал в съемках футуристической «фильмы» «Кабаре №13», незатейливый сюжет которой, рассчитанный на весьма ограниченные технические возможности тогдашнего кинематографа, тем не менее, объединил наиболее популярные  или, говоря современным языком, знаковые, темы: футуризм, танго, сексуальные перверсии.

Максимович родился в Полтаве, брал уроки живописи у Ивана Мясоедова. Тогда же Максимович входил вместе с Мясоедовым и Кричевским в нудистскую спортивную колонию (этот период исследован проф. Дж.Боултом).  После переезда в Москву он продолжил образование в студии известного архитектора Ивана Рерберга, профессора Училища живописи, ваяния и зодчества, благодаря которому юноша увлёкся творчеством Врубеля. Очевидно, тогда произошло знакомство Максимовича с М. Ларионовым, В. Хлебниковым, В.Каменским, К.Большаковым, сестрами Синяковыми, Н.Николаевой и другими участниками футуристических выступлений.

Основные живописные работы Всеволода Максимовича были сохранены Н.В.Николаевой и в 1925 г. куплены у неё сотрудником  Всеукраинского исторического музея Ф.Эрнстом (ныне в Национальном художественном музее, Киев).

Казалось бы, что общего у девятнадцатилетнего провинциального юноши с популярными футуристическими художниками и поэтами? Однако Всеволоду Максимовичу доверили главную роль в экспериментальной затее Михаила Ларионова – противопоставить «Первым в мире футуристам театра» в Петербурге собственный  кинофильм.

С.Романович, ближайший сподвижник М.Ларионова и свидетель съёмок, чётко различал роль «художника-футуриста», исполненную Максимовичем, и участие организатора-режиссера Ларионова. Вспоминая некоторые эпизоды съёмок киноленты, Романович писал: «Стержень её фабулы заключался в том, что художник-футурист полюбил девушку (исп. Н.Николаева) так беззаветно, что забыл свои «футуристические обязанности». Каковы они были, точно неизвестно, но такое растворение в чувстве было найдено его товарищами недостойным. Он предстал перед трибуналом. Чем окончилась картина, я не помню, но в ней был один драматический эпизод: девушку, вероятно возлюбленную героя-несчастливца, выбросили обнажённую на снег. Для этого была организована поездка в Петровский парк  после обильного снегопада. Разумеется, чтобы уберечь самоотверженную актрису (это была молодая балерина) от простуды, были приняты все меры – тёплые шубы, коньяк и т.д. Это было что-то вроде шуточной мелодрамы, на которую не смотрели серьёзно. Кроме того, так как играли в ней те, которым были не знакомы условия съёмки, а режиссуры в этом смысле не было, то многие кадры были сняты слабо, актеры жестикулировали слишком быстро и условия освещения были также мало пригодны. Заканчивая картину финальным эпизодом, Ларионов ловил апельсины, которые в него бросали. Вообще это была шутка между серьёзными делами. Для этой кинокартины Ларионов разрисовал лица некоторых персонажей».4  На уцелевшем кадре рисунок на лице Максимовича виден ясно.

Неизвестно, каков был общий проект, для которого писал свои масштабные полотна Всеволод Максимович – замысливался ли «роскошный» интерьер кабаре «13» (кабака Тринадцати) под эгидой Ларионова или «Летучей мыши» в здании Нирнзее у Балиева. Возможно, кто-то из купцов-меценатов заказывал оформление домашнего театра… Но так же вероятно, что это были декорации футу-подвала на съемках «Драмы в кабаре №13», соперничавшие с пряной росписью петербургской «Бродячей собаки»…

Вряд ли найдется убедительный аргумент в пользу высказанных предположений. Однако провал персональной выставки Максимовича весной 1914 года в Москве, где экспонировался именно этот цикл, видимо не принятый друзьями, не купленный меценатами, привел 20-летнего художника к самоубийству. Борис Лавренев писал, что вместе с Максимовичем отравилась и «какая-то маленькая московская актриса, полусумасшедшая истеричка». Это была Мария Ртищева, владелица кабаре пародий «Водевиль», которая играла в «Драме в кабаре №13» убитую  возлюбленную поэта. В жизни её спасли. «Вечерняя газета» писала, что 23 апреля 1914 г. покончил с собой художник В.Н.Максимович после неудачи устроенной им выставки картин.

Внезапная смерть юноши, непременного участника всех  футуристических акций, всколыхнула многих. Велимир Хлебников сообщал Василию Каменскому: «…получил письмо от Николаевой (умер Максимович, я хотел приехать, но не мог). Она, должно быть, сердится». Х161 Проститься с художником приходили его украинские земляки – поэт Дмитрий Петровский, старшая из сестер Синяковых  певица Зинаида Мамонова.

Это печальное событие содействовало встрече Дмитрия Петровского с Борисом Пастернаком. «В день самоубийства одного художника, - в странной, хоть и нелепой связи с этой смертью, никак прямо меня не задевавшей,- рассказывал Петровский, - я встретил человека, невольно ставшего вестником моего будущего – Бориса Пастернака…»

Так, художник, игравший в драме роль поэта, выбрал для себя и смерть поэта. Их было тогда особенно много, молодых самоубийц, среди футуристов – в марте 1913 г. застрелился Всеволод Князев, в ноябре не стало Надежды Львовой, в январе 1914 г. Иван Игнатьев перерезал себе горло, в сентябре ушел из жизни Божидар…

Уже после смерти Всеволода Максимовича в своём дневнике Хлебников записал слова Надежды Николаевой: «Дорогой Витечка, пиши, не забывай меня». Его дальнейший комментарий полон мечтаний о любви и семейной жизни: «Я и Надочка на “ты”. ?! Николаева-Хлебникова?! ДА” (Х.223) Но этого не произошло…

От художника остались картины, способные через столетие восхищать зрителей.

От фильма остался кинокадр  - небольшой туманный отпечаток исчезнувшей футуристической ленты «Драма в кабаре №13».

 О Надежде Николаевой Велимир Хлебников продолжал помнить не только как о «Сказочной царевне» футуристов. Он включил её имя в первый список будущего правительства из 317 Председателей Земного шара и тем увековечил память о своей влюблённости.

7 А.Крусанов. Русский авангард. СПб., 1996. С.194-195).

6 А.Беленсон. Забавные стишки. Пб.,1915.С.30).

4 Н.Гончарова, М.Ларионов: Воспоминания современников. М., 1995. С.108.