Продолжаем публиковать заметки Юрия Михайловича Каменского – известного металлурга, участника необычных марафонов и свидетеля ряда интереснейших событий.
УЧИТЕЛЬ
(инженер - металлург Олег Николаевич Соколов)
...Летом 1955 года я, окончив предпоследний, четвёртый курс обучения в Московском институте стали, был направлен на производственную практику на Московский металлургический завод «Серп и молот», а здесь – в фасонно-литейный цех, где действовали три мартеновские и две электродуговые сталеплавильные печи. Попал я в смену № 1, начальником которой был дипломированный специалист, окончивший наш институт в 1951 году (когда я только туда поступал) Олег Николаевич Соколов. Помню, я сразу подошёл к нему и попросил:
– Поставьте меня, на рабочее место подручным сталевара, чтобы я мог что-нибудь заработать – отца нет, а мать-инвалид, жить совсем не на что...
Он внимательно посмотрел мне в лицо, подумал, потом подозвал подручного сталевара Михаила Ковалёва: «Миша, уступи своё место на два месяца – дай студенту подзаработать... А ты будешь в общей бригаде».
И Михаил, не возразив ни слова, согласился. Так я попал на печь № 7 – « семёрку»: она варила не по 40 тонн, а по 15, и работать на ней было полегче, чем на больших печах, зато и плавки здесь шли побыстрее, за смену иногда удавалось выпустить по три плавки – присесть было некогда. Олег Николаевич не упускал меня из виду и в последний день практики разрешил поработать за первого подручного сталевара. Я был в восторге от своей производственной практики и поблагодарил Олега Николаевича за поддержку и помощь. Он глянул на меня сквозь очки своими умными, внимательными глазами и сказал: «Ну что ж, приходи после института, если получится...»
Через год я буквально «прорвался» на завод «Серп и молот» – ведь тогда распределением руководило министерство, а в Липецке создавался филиал ЦНИИчермета, куда набирали молодых специалистов. Имея направление на «Серп», я не стал искушать судьбу и прибыл на завод досрочно, 25 июля. Оказалось, что в отделе кадров ещё жива моя трудовая книжка, заведённая год назад, и в ней записаны два месяца моего трудового, да к тому же «горячего» стажа...
В это время Олег Николаевич Соколов уже стал заместителем начальника цеха по стали (был ещё и другой заместитель – по литью). Он поставил меня на первую инженерную должность – помощником мастера по разливке стали, к Николаю Михайловичу Майорову. Потом я стажировался у мастеров электропечей Ивана Петровича Мосягина, Кирилла Степановича Ткачука, Михаила Петровича Молодова – и, наконец, пришёл день, когда мне доверили работу сменного производственного мастера электропечей: самостоятельно участвовать в выплавке стали, руководя двумя бригадами сталеваров – на печи № 8 и на печи № 9. И вскоре со мной случился такой казус, чуть не прервавший мою дальнейшую «карьеру»: мы вышли на работу в ночную смену (она начиналась в 23.30 вечера, а заканчивалась в 7.30 утра), а на печи № 8 была уже почти готова плавка, которую варила предыдущая смена. Подали ковш, я командую крановщице опустить его под жёлоб, первый подручный начинает открывать выпускное отверстие – и тут я обнаруживаю, что куда-то подевалась моя «рамка» – это два синих стекла, вставленные в деревянную оправу. (Мастер держит её в руках во время выпуска стали, которая идёт бурным потоком, слепя глаза, и без синих защитных стёкол ничего нельзя увидеть – а ведь надо при этом подавать команду крановщице на опускание ковша, сталевару – на наклон печи, а ещё следить за температурой металла, за тем, как сходит в ковш перегретый, ослепительно светящийся шлак...) Вместо того чтобы остановить работу и сбегать на мартеновские печи, взять чужую «рамку» у другого мастера, или, в крайнем случае, снять фуражку с синими очками у второго подручного сталевара – я воспользовался приёмом, о котором слышал от кого-то из «старожилов» цеха: «Если «рамки» нет, то можно плавку выпустить так: заслони лицо ладонью и сквозь щёлочку между пальцами смотри на струю металла – всё хорошо видно ...» Я так и сделал: «благополучно», как мне казалось, выпустил плавку и отправил её на разливку в другой пролёт. Но там нас подстерегала беда: когда старший литейщик открыл стопор, и струя полилась в опоку – он не смог его опустить, так как этому мешала маленькая полоска застывшей стали, попавшая на «ползун» стопорного механизма при выпуске металла из печи ... А я без «рамки» этого не заметил и не предотвратил аварию – мы потеряли всю плавку. Утром на разборе у заместителя начальника цеха я честно признался, что выпускал плавку без защитного стекла, «сквозь пальцы»... Услышав об этом, Олег Николаевич вскипел: «Что-о-о ?! Без «рамки»?! И тут же объявил наказание: лишить премии за месяц полностью и вычесть ещё 300 рублей из зарплаты – итого получилось 940 рублей. Тогда это были немалые деньги – старый «Москвич» стоил 7000 рублей. Олег Николаевич даже хотел отстранить меня от работы, но вступился начальник нашей второй смены Василий Егорович Домокеев: «Он ещё молодой, кто из нас в этом возрасте не ошибался, больше этого не повторится...
...При всём своём «интеллигентном облике» – далеко не богатырская фигура, очки, вихрастая причёска, белая рубашка с обязательным галстуком, спокойный разговор – Олег Николаевич обладал большой внутренней силой и чувством ответственности, не допускавшим малейшего проявления расхлябанности. Он очень серьёзно относился к вопросам техники безопасности, а в металлургии это – серьёзная проблема. По его указанию в цехе вывешивались плакаты с рисунками – типа такого: «Береги глаза – запасных нет!» Он очень хорошо разбирался в чисто металлургических вопросах и был инициатором совместной работы с Институтом металлургии Академии наук СССР по созданию одной из первых в стране установок вакуумирования жидкой стали в ковше.
Помню, как меня потрясло его достойное поведение при очень неприятном случае, происшедшем в самом начале освоения на нашем заводе нового технологического процесса – «электрошлакового переплава». Это было в далёком уже 1964 году, когда этот процесс делал свои «первые шаги». Мы использовали при создании нашей установки ЭШП чертежи поддона, взятые с другого завода – «Электростали». В это время Институт электросварки имени Е.О. Патона – прародитель нового процесса и «куратор» его внедрения на отечественных предприятиях – стал усиленно рекомендовать применение нового шлака (или «флюса», как его называют сварщики) – марки АН-295: он и более дешёвый, и «погорячее» – более производительный ... Получили мы такой шлак, стали опробовать – ничего хорошего не получается: шлаковая корка толстая, на поверхности слитков грубые дефекты, вроде бы процесс идёт холодно. Прихожу к Олегу Николаевичу Соколову: «Давайте попробуем увеличить электрическую мощность процесса, может быть, он пойдёт погорячее, шлаковая корочка станет тоньше, и поверхность слитков станет лучше...»
Олег Николаевич выслушал меня и согласился. Иду на свой участок, пишу для вечерней смены новый, более горячий режим переплава – и уезжаю домой...
А утром узнаю, что ночью, при работе на этом шлаке и по новому режиму, произошёл прогар водоохлаждаемого поддона с сильным выбросом металла и шлака – только чудом никто из работавшей бригады не пострадал. В центре медного поддона зияет большая дыра с рваными краями...
Сразу же у кого-то возникло подозрение, что сталевар забыл положить на поддон «затравку» – толстую стальную пластину, предохраняющую медный поддон от прожога. Сталевар клянётся, что он затравку клал. Да я и сам понимаю, что он просто не мог забыть это сделать. Участок остановлен, создана комиссия по разбору серьёзной аварии...
За всё это время Олег Николаевич не сказал в мой адрес ни одного лишнего слова, не бросил ни одного упрёка. Он только сказал: «Разберись детально и честно доложи...»
Я произвёл необходимые расчёты и чётко доказал, что затравку сталевар клал, но она расплавляется почти полностью в первые пять-шесть минут (а как раз в этот момент и произошёл выброс жидкого металла из-под кристаллизатора). Я обратил внимание на то, что в центре поддона, под медной крышкой, проходит толстое стальное ребро жёсткости, то есть здесь, в самой горячей точке, поддон фактически не охлаждается водой. Тогда я съездил на завод «Электросталь» и узнал, что они тоже столкнулись с этой проблемой – и кардинально изменили конструкцию поддона, обеспечив подвод воды под самый центр медной плиты – туда, где тепловая нагрузка максимальна. Мы быстро изготовили новые поддоны по этим чертежам, и проблема была снята.
А выдержка и порядочность Олега Николаевича в этом эпизоде мне навсегда запомнились.
Однажды произошёл случай, произведший на всех нас, присутствовавших при этом, большое впечатление.
...В кабинете у Олега Николаевича шло небольшое производственное совещание – напротив него сидели трое или четверо руководителей участков. Вдруг в коридоре за дверью раздаётся какой-то шум, дверь с грохотом распахивается и в кабинет врывается Алексей Шитов – парень огромного роста, весь в наколках и с золотой фиксой, для храбрости чуть «поддатый». Он чем-то разъярён и бросается к столу, за которым сидит Олег Николаевич Соколов. Мы вскакиваем со своих мест, но наше вмешательство не понадобилось. Олег Николаевич встал, поправил привычным движением очки и строго спросил: «А вы, собственно, кто такой? И почему вы врываетесь в кабинет зам. начальника цеха?!»
И произошло чудо. То ли от этого непривычного для него обращения на «вы», то ли от этой неожиданной внутренней твёрдости человека в очках, явно уступавшего в физических силах, но превосходившего его в другом, в чём-то более весомом – но наш Лешка внезапно обмяк, смутился, даже как-то съёжился – и что-то забормотал о своей обиде: мол, мало заплатили...
Олег Николаевич строго сказал:
– Идите, работайте – я разберусь!
Шитов попятился, пробормотал: «Спасибо!» – и вышел вон. Мы были потрясены.
...Однажды мы обсуждали какую-то производственную ситуацию и, оправдываясь, я сказал:
– Олег Николаевич, ну кто мог подумать, что так получится?..
Он ответил с упором на последнее слово:
– Юрий Михайлович, руководить – значит предвидеть!
И эта фраза засела в мой мозг на всю оставшуюся жизнь.
...Олег Николаевич, после смерти главного сталеплавильщика завода Павла Яновича Барздайна, несколько лет работал в этой должности, потом начальником 1-го мартеновского цеха, потом перешёл в министерство чёрной металлургии. Там ему и попала на рецензию из издательства «Московский рабочий» моя книжка «Хранители огня» (записки инженера). Когда я ознакомился с этой рецензией, то был потрясён: рецензент не пропустил ни одной, даже малейшей, ошибки или неточности, очень внимательно прочитав книгу, и тем самым оказав мне, автору, колоссальную услугу, избавив от возможных упрёков со стороны читателей. Меня поразила и проявившаяся в тексте рецензии широта познаний самого рецензента – я позвонил Олегу Николаевичу и поблагодарил его за проделанный труд.
Уйдя на пенсию, Олег Николаевич Соколов (вероятно, не без влияния со стороны своего сына Павла, работавшего на нашем заводе в отделе охраны окружающей среды) обратился к проблемам экологии и занял заметное место в экологической организации Калининского района города Москвы, на территории которого (ныне это Юго-Восточный округ) находится завод «Серп и молот». Олег Николаевич (я этому свидетель) выпускал очень интересные агитационно-информационные материалы на экологические темы, найдя в этом свое новое призвание.
Умер Олег Николаевич как-то неожиданно. По словам его близких, Олега Николаевича потрясли события октября 1993 года, когда, как он горько говорил, «опять свои стреляли в своих». Он очень переживал, здоровье его резко ухудшилось, и он скончался 18 декабря 1993 года. Похоронен он на Ваганьковском кладбище, неподалёку от могилы своего друга – главного инженера завода Эдуарда Федоровича Попова, человека, тоже сделавшего очень много доброго для завода, для его технического перевооружения, для воспитания коллектива технических специалистов, способных работать и в новых условиях. Когда мы с потомственным металлургом Анатолием Тимофеевичем Гребешковым – сыном легендарного сталевара Тимофея Гребешкова, заместителем начальника первого мартеновского цеха при Олеге Николаевиче Соколове – приходим 18 декабря на это кладбище, то кладём цветы на могилы обоих наших учителей. Вечная им память!
Юрий КАМЕНСКИЙ
