Юрий ЧЕХОНАДСКИЙ

В ТУ ПОРУ

I. ИСПЫТАТЕЛЯМ

Не пели античные хоры.

Не ставил здесь пьес Еврипид.

Полынь разрослась.

    За забором

был сквер, одичавший на вид.

Мальчишки-амуры из гипса

стояли, устроив фонтан.

Не видя в том здравого смысла,

им руки отбил хулиган.

К нему бы строжайшие меры

Принять, чтоб забыл про вино!

За сквером был дом офицеров,

в котором крутили кино.

Здесь часто бывали артисты,

здесь купы сирени цвели...

Был звук у моторов неистов,

когда испытанья вели.

Раскатистый гул самолётов,

с тревогой ловящий их взор,

Меж небом и твердью расчёты,

меж жизнью и смертью зазор.

И вдруг – захлебнулся… всё ниже…

И было паденье как бред…

Наутро на место афиши

в витрину вставляли портрет.

Украшенный ветками елей,

и молод, и полон был сил

тот лётчик – в такой же шинели,

какую отец мой носил…

А завтра на праздничный вечер

афиша поманит опять.

С артистами новые встречи...

О как это было понять?

Зачем вы, амуры, безруки?

Зачем нам поёт для души

товарищ Козловский? Но звуки

романсов его - хороши.

Я слышу то пенье доныне,

сквер той же сиренью пропах,

и той же горячей полыни

я чувствую вкус на губах...

4 - 10 мая 1982

30 марта 1983

II. САНЯ

Дорога в липовой аллее

вела на станцию.Тогда

ребята, те, что посмелее,

без спросу бегали туда.

Там на Москву пути открыты,

и, переезд означить чтоб,

надёжно в землю были вбиты

там корпуса авиабомб.

Все знали Саню.С кепкой мятой,

убогий, странный, он входил

в вагон всегда на сорок пятом,

на тридцать третьем - выходил.

А где живёт он? Где ночует?

В посёлке знал ну хоть бы кто!

По электричкам он кочует

на босу ногу и в пальто.

Рябой, седой, худой как щепка,

навесив на пальто медаль,

шагал он по проходу с кепкой,

а сам смотрел куда-то вдаль.

Стоял на станции в буфете,

жевал сушёный бутерброд, -

Смотри, как взгляд безумен этот!

смотри, как страшен этот рот!

...Шёл первый снег в то утро. Точно

по времени, почти пуста,

подходит электричка. Срочно

занять удобные места!..

Гудок - и тронулась. Колёса

пришли в движение, и мать

бегом с ребёнком - только косы

из-под платка - успеть! догнать!

Скользит и падает - как жутко! –

пацан, мальчишка лет пяти,

с платформы в тесный промежуток –

туда, под поезд, на пути!..

Вдруг человек в одёжке бедной...

Куда он прыгает, куда?! -

майор стоп-кран срывает, бледный... -

и визг, и скрежет, и удар!

...Мальчишка жив - опешил зритель.

И, подтянувшись на руках,

вылазит и его спаситель -

да это ж Саня, вот так-так!

Без кепки, страшный, кровь на пальцах;

к нему идёт, рыдая, мать, -

он задрожал - чего бояться? -

вдруг вскрикнул дико - и бежать!..

Я Саню с той поры не видел.

Зимой он умер - слух ходил.

За что же Бог его обидел?

А может быть, и наградил?

И влился каплей первой, крепкой

он в чашу всех моих потерь.

Куда теперь идёт он с кепкой?

В какую даль глядит теперь?

26 августа – 3 сентября 1982

III. В ПОДШЕФНОМ КОЛХОЗЕ

Вы помните – веточный корм, заготовки,

берёзовых веток несут вороха,

их рубит машина, гремит, как винтовка:

скотина от голода очень плоха.

Мальчишки, девчонки работают дружно,

нас сняли с уроков для этой страды,

нам нужно работать, работать нам нужно,

спасти поголовье от страшной беды.

Ложится в машину берёзовый веник,-

а - всё перемелется - будет мука.

Да коли у нас было вволю бы денег –

мы б хлеба им, что ли, купили пока?

Ссыпаются в бункер сухие опилки...

- Да как же они это будут-то есть?

- Пожуй-ка! - от смеха трясутся поджилки,

ну, шуток у нашего класса - не счесть!

А с хлебом чего-то опять перебои.

Бывает, неделю его не везут...

Как пахнет весною! Весною на воле

приятен и праздничен радостный труд!

Трясётся машина, гремит, как ракета.

- Ты спутника видел? Вчера-то? В кино?..-

Подшефный колхоз. Мы под ворохом веток.

Легко нам.

Теперь вспоминать тяжело...

18 августа 1982

IV. ПАМЯТЬ

Помню запах горящей ботвы

на холодном картофельном поле

и глаза голубые братвы,

так отважно сбежавшей из школы.

Мы с картошки срываем мундир,

и она горяча, словно сердце.

За огнём бы я вечно следил –

никуда мне отсюда не деться.

С этой солью в газетном кульке,

с этим вечером, дымом пропахшим…

Не люблю я гадать по руке

и себя не считаю пропащим...

1982

V. «ЛЕТАЩАЯ КРЕПОСТЬ»

Мы не могли понять нелепость

прошедшей только что войны...

- Смотри! - «Летающая крепость»!

в восторге выли пацаны.

Шёл самолет, ревя натужно,

от напряжения звеня,

и мы в него стреляли дружно

из деревянного ружья.

Он шёл над нами в ярком блеске,

расправив мощь огромных крыл,

и на мгновенье тенью резкой

и чёрной - солнце нам закрыл.

Стрельбу мы разом прекратили,

вдруг ощутив тот страшный вес,

и, замерев, за ним следили,

пока из глаз он не исчез.

11 - 12 марта 1983

VI. ЗА ПОРОГОМ

ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

А школа тогда была

жёлтого, яркого цвета.

И старый её окружал

деревянный забор.

Два десятилетья

катилась здесь медленно

Лета,

и многое, многое

здесь изменилось с тех пор.

А где же тот сквер?

Там амуры из гипса стояли,

смеялись - в фонтане

под чистой холодной струей...

А где же дорожка? –

ведь в школу по ней мы шагали!

А где же сосна? –

ведь на ней мы качались порой!

Цвет школы тогда был

как цвет сердцевины ромашки,

как цвет одуванчика.

Разве возможна беда,

когда я бегу здесь

в распахнутой настежь рубашке?

...Я цвета такого

не видел с тех пор

никогда.

И школы не видел с тех пор.

И когда расцветала

весной одуванчиков дружных

большая семья -

стремительной Леты

я видел теченье

металла,

не чувствуя, как

уплываю с течением я.

9 -18 апреля 1983

VII. ВОЛÓС

Он весь мир делал чудесным…

Есть скотий бог, есть скотий бог – его зовут Волóс.

И бога этого мне раз увидеть довелось.

На речку Ворю часто мы – быстрее кто, на спор,

велосипеды оседлав, неслись во весь опор.

Она узка, неглубока – песок, трава, кусты –

Но были в ней и омутá, куда ныряли мы.

Вокруг неё – простор полей и леса шум густой…

Ах, речка Воря, погоди! побудь еще со мной!

Ах, речка Воря, погоди – ты мир вместила весь…

В то воскресенье, как всегда, народ купался здесь.

Но вдруг прошел какой-то шум, движенье, разговор –

спешат мужчины, ребятня бежит во весь опор –

Гагарин! там Гагарин! Где? Да там – на берегу!

И сам не понял – как гляжу – со всеми я бегу.

На одеяле он сидел – с ним дочка и жена,

и загорал, и отдыхал – ну вот тебе и на!

Он окунулся, снова лёг и снова загорал –

Вот это дело! значит, я Гагарина видал!

Но тут раздался треск кустов, мычанье, топот ног –

и вот тогда явился мне впервые скотий бог.

Бурёнок стадо гнал пастух, и через речку вброд,

попив воды, они пошли гурьбой на берег тот.

Потом раздался тяжкий рёв, удар кнута и крик.

Кусты ломая, в реку шёл ленивый, грузный бык.

Попил воды, поднял рога – огромный, как колосс –

и взгляд его задумчив был. И это был Волóс.

15 июня 1983

VШ

***

Ах, что горевать?

Перемены случились?

Пустое.

Страшнее бы было,

коль не было б их -

и тогда

какое бы сердце

не сбилось,

постигнув такое:

что годы прошли,

не оставив нигде

ни следа?

Когда бы всё было

по-старому,

было, как прежде:

всё та же дорога,

и тот же забытый

перрон -

смогла бы понять это

верная сердцу

надежда?

и ум содрогнувшийся, -

что бы почувствовал

он?

Да, прав был мудрец,

тот, который войдя в эту

реку,

вдруг понял, что дважды

в неё не войти

никогда -

но только зачем он

поведал о том

человеку?

Ведь и без того в ней

вода, словно лёд,

холодна...

30 июля 1983

IX. ЛЕТО

А лето раньше длилось дольше,

а лето раньше было краше,

и я таких не видел больше,

да и о том не думал раньше.

Тягучим мёдом дни каникул

лились, текли тогда на воле –

я ни во что тогда не вникнул,

я ничего тогда не понял.

В реке нырять - простое дело,

грибы искать - обычный случай,

наверно, крепче было тело,

да и душа была получше.

Ужели высохла та речка?

Ужель когда-то это было?

От той сейчас сплясать бы печки,

да печка та давно остыла.

8 - 9 августа 1983