Поиск  
 
Горячая тема
Позиция
Женщина и бизнес
Социальная защита
Инновации
Индустриальная Россия
Наследие
Тетрадь домохозяйки
Страшно интересно
Транспорт без цензуры
Дети и динозавры
Наши любимцы
Ваша пенсия
Скорая юридическая помощь
Смейся и не плачь
Безопасность
Объявления и приглашения
Автор проекта:
Татьяна Колесник

Учредители:
ЗАО "Агроимпэкс-96",
ООО "Деловой ритм"

Главный редактор:
Татьяна Колесник
E-mail: delritm@mail.ru

Территория распространения:
Российская Федерация,
зарубежные страны
Адрес редакции: 111673,
г. Москва, ул. Суздальская, д. 26, к. 2

Мнение редакции не обязательно
совпадает с мнением авторов.
При перепечатке ссылка
на онлайн-газету обязательна.

ЭЛ № ФС 77 - 43976. STOPSTAMP.RU
("Без штампов") 22.02.2011



Яндекс.Метрика

ТОЛКОВАЯ БИБЛИЯ

Невыдуманная история

 

Семья наша не была религиозной. Однако, когда я родился, бабушка меня крестила и стала моей крёстной матерью. Сделала она это втайне от родителей, потому что отец был офицером авиации, членом партии. Бабушка Евдокия часто потом вспоминала, как везла меня из церкви на санях. Дело было в феврале, стоял сильный мороз. Я был так закутан, что она всю дорогу боялась, как бы внук не задохнулся. Начальство отца так и не узнало об этой «идеологической диверсии» в семье своего офицера.

Не могу сказать, что бабушка была религиозным, церковным человеком. Иногда она молилась, но в церковь не ходила. Да и некуда было ходить, потому что в подмосковном военном городке, куда мы переехали, никакой церкви не было. Правда, недалеко, в селе, церковь была, но стояла полуразрушенная и заброшенная...

Офицеры Советской Армии тогда, очевидно, зарабатывали неплохо. Наша семья, состоявшая из шести человек (после меня родились ещё два брата), жила лишь на зарплату отца. Со временем, правда, бабушке Дуне удалось добиться пенсии за её незаконно репрессированного и погибшего в лагерях мужа Ивана, моего деда. Пенсия эта была крошечной. Однажды я застал бабушку плачущей. Оказалось, что она получила извещение о том, что её пенсия увеличивается на 1 рубль 30 копеек…

Тогда же отец купил машину «Москвич». И летом мы всей семьей, оставив бабушку Дуню «на хозяйстве», отправились на ней «дикарями» в Крым. По пути, в Харькове, мы остановились у бабушки Веры, папиной тётки. Жила она одиноко недалеко от вокзала в одноэтажном деревянном, вросшем в землю доме на несколько семей. Здесь я и мои братья попали совсем в другой мир. В загромождённой тёмной и маленькой комнатке, где буквально некуда было ступить, всё было таинственно. Прежде всего - иконы. Не знаю, были ли они старинными, но эти лики, лампада, оклады, запах ладана производили большое впечатление. А книги? У бабушки Веры были жития святых, Молитвослов, церковные календари, комплекты «Журнала Московской Патриархии» и, конечно, Библия.

Тётка отличалась «бережливостью». Она хранила в сундуках, комодах и шкафах кузнецовский фарфор, серебро, украшения из золота, целые штуки мануфактуры, скатерти, кружева и ещё множество разных вещей. Но жила бедно и работала вахтёршей, откладывая из своей маленькой зарплаты ежемесячно на книжку деньги «на чёрный день». Вечером мы спросили, нет ли у неё игральных карт. И она вынула из комода две колоды. Они были новенькие, одна даже не распечатана. Каково же было наше изумление, когда мы увидели, что эти карты были ещё царских времён! На них была надпись: «В пользу Императорского Воспитательного Дома»...

Больше всего, почему-то, меня заинтересовала Библия. Когда все легли спать (кто на дворе в машине, кто в комнатке на полу или на узенькой кушетке), я, пятиклассник, включил настольную лампочку и принялся читать эту таинственную книгу. Текст её, напечатанный в старой орфографии, доносил дыхание веков, какую-то смутную тревогу и вместе с тем светлую радость. Конечно, за несколько часов мне удалось прочитать совсем немного. А утром мы собрались и поехали дальше.

Тогда же я обнаружил у тётки ещё и огромный толстый старинный том сочинений поэта Жуковского. Пролистывая его, натолкнулся на слова гимна «Боже, царя храни!» Вот, оказывается, кто его написал! Жуковский, автор баллад, «Светланы» - был «за царя»! Когда осенью, в школе, я рассказал об этом одноклассникам - никто не поверил.

С тех пор я мечтал иметь Библию. Но в то время это было совершенно невозможно.

Несколько лет подряд мы ездили в Крым и всякий раз останавливались у бабушки Веры. В один из приездов я, набравшись смелости, попросил её достать или купить для меня Библию в церкви, которую она посещала. Она долго думала. Потом, пристально посмотрев на меня, сказала; «Я завещаю тебе свою Библию и эти иконы. Одна из них, самая старая, принадлежала моему покойному брату, а твоему деду - Андрею» Когда я умру, они будут твои».

Стоит сказать, что родители уговаривали тетку переехать к нам. Но она даже думать об этом не хотела. Она так и умерла в своей маленькой комнатке, в одиночестве. Все её вещи, в том числе и Библию, и иконы, и том Жуковского растащили соседи...

Однако у нас всё же появилась ещё одна бабушка. К нам переехала мать отца, Анастасия Ивановна. И две бабушки, а это редкий случай, разделив между собой дела, как-то ужились в нашем доме.

В начале 60-х годов стала появляться литература на «религиозные темы». Тогда мне удалось достать пользовавшуюся огромным спросом книгу французского журналиста Таксиля «Забавная Библия». Слово «забавная» меня не смущало. Настоящей Библии у меня не было, и я надеялся, что эта книга всё же поможет мне хоть как-то приобщиться к библейской истории. Однако чтение это меня сильно разочаровало. И ничего смешного в этой книге не было. Это было глупое и даже противное сочинение. Вскоре появилось и «Забавное Евангелие» того же автора. Эта книжка показалась мне просто гнусной.

Книги Таксиля стояли в шкафу, изредка я их пролистывал, тщетно пытаясь реконструировать то, что было «осмеяно» их автором. Как-то я обнаружил, что этих книг нет. Спросил братьев, не брали ли они их. Братья, погодки, дружно отвергли подозрения. Родители и бабушка Дуня этих книг тоже не видели. Я то забывал о них, то снова искал. В конце концов решил спросить о них и у бабушки Анастасии. От моего вопроса она как-то вздрогнула и смутилась. Я был настойчив. Но она молчала. Наконец, бабушка посмотрела на меня и сказала: «Спаси тебя. Господи!» И я всё понял. Она эти книги просто выбросила! Но не хотела признаться в этом.

После смерти бабушки Анастасии среди её вещей, спрятанных в глубине шкафа, оказался нательный крестик и старинный бронзовый медальон, на одной стороне которого был лик Пресвятой Богородица, а на другой - образ преподобного Серафима Саровского...

В физическом институте, куда я поступил после школы, на одном из первых занятий преподаватель кафедры марксизма-ленинизма сообщил студентам, что все мы будем должны в этом семестре провести практическую работу. Студенты переглядывались и не могли понять, какая практическая работа может быть по марксизму-ленинизму?

Всё оказалось очень просто. Институт наш располагался на окраине Москвы. А по соседству стояло не снесённое и не расселенное пока село, где, оказывается, было слишком много верующих. У них и действующая церковь была. Вот среди этих верующих мы и должны были провести «атеистическую пропаганду». Не знаю, была ли эта «операция» творческой задумкой самой кафедры марксизма-ленинизма или всё это было спущено сверху, но до всеобщего сведения было доведено, что без проведения этой «практической работы» и письменного отчёта о ней зачёта по предмету не будет. Через некоторое время нас разбили на пары и вручили адреса, по которым мы должны были провести эту «пропаганду».

Честно говоря, задание это вызывало большое смущение. Почему это я, семнадцатилетний студент, должен вторгаться к людям в дом и убеждать их бросить свою православную веру? Они, может, с этой верой всю жизнь прожили. Что, я сумею их переубедить? Но ведь для этого надо самому хоть что-то знать? Знаний, признаться, у меня было маловато. Тем более нельзя было надеяться на моего напарника - азербайджанца Арифа, из Баку. У него, естественно, вообще на этот счёт не было никаких суждений.

Мы с Арифом тянули с этим делом весь семестр. Но зачёт все же надо было получить. Без него не допустят до экзаменов.

И вот в одно из морозных декабрьских воскресений мы решились. Утром, выйдя из общежития, сели на автобус и доехали до этого злополучного села. С трудом нашли нужную улицу и дом. Дом этот оказался совершенно покосившейся избушкой, занесенной снегом. Отворив незапертую калитку, мы вошли и стали стучаться.

Нам открыла маленькая чистенькая старушка. Мы представились и сказали, что хотели бы с ней поговорить. Будучи мудрыми людьми, мы, конечно, не стали срезу раскрывать тайную цель, ради которой побеспокоили бабушку. Она нисколько не удивилась нашему визиту, улыбнулась, пригласила раздеться и повела нас в свою комнатку.

Комнатка была довольно бедно обставлена: кровать, стол, несколько стульев, шкафчик, вот, наверное, и всё. На стене в красном углу - иконы и лампадка. Старушка пригласила нас к столу. Тут же на нём появился чайник, варенье, печенье, сахар. Мы стали пить чай и не знали, как приступить к делу. Но бабушка, сияя доброй улыбкой, нас выручила.

Она сказала, что обязательно придёт на выборы, хотя ходить ей трудно: очень болят ноги. Потом, осмелев, стала рассказывать о непорядках, которые происходят в ихнем селе. Стала сетовать на то, что местные власти никак не поправят её избушку, несмотря на все обращения и заявления. А ведь она проработала в совхозе пятьдесят с лишним лет, а во время войны ещё и на автозаводе, в литейке. Мы поняли, что она приняла нас за агитаторов и решила рассказать обо всех своих бедах. Мы поддакивали, шли чашку за чашкой, а словоохотливая старушка всё продолжала и продолжала рассказывать о своей нелегкой жизни. Нам, конечно, уже было невозможно перейти к «атеистической теме». Узнав, что Ариф из Азербайджана, она обрадовалась, потому что там у неё, в Баку, живёт сестра, стала расспрашивать Арифа о тамошней жизни, о его семье, родителях, вспоминать свою давнюю поездку к сестре и так далее. Мы пили чай и понимали, что наш зачёт по марксизму-ленинизму завален…

Пришла пора уходить. Бабушка попросила посидеть ещё. Мы ещё посидели и, наконец, встали. Старушка оделась и проводила нас до калитки. Попросила заходить ещё.

Выйдя, мы не знали что делать. Что ж, придется, видно, сочинить победоносный рапорт о проделанной работе. Расписать, как наши диалектически-материалистические доводы помогли человеку избавиться от вредоносных христианских догматов... Однако, через несколько дней, поразмыслив, решили написать правду. В нашем отчёте мы особенно выделили и подчеркнули все беды и просьбы нашей старушки. И ни разу не упомянули ни о Боге, ни о христианстве, ни об «атеистической пропаганде».

Сдав отчёт, мы с Арифом стали ждать отчисления из института за неуспеваемость. Но произошло чудо. На последней лекции наш пожилой преподаватель особенно отметил нашу работу. Мы получили зачёт. На этом, слава Богу, и завершилась наша «атеистическая пропаганда».

В бурном студенческом быту комнаты общежития были как бы общими. Все ходили друг к другу - кто хотел и когда хотел, И вот однажды в одной из комнат я увидел небольшую старинную книгу с вытесненным на малиновом переплете крестом. Это оказалось Евангелие. Оно было на церковнославянском языке. Чьё оно - никто не знал. Евангелие лежало то на подоконнике, то на чьей-то кровати, то на неубранном столе. Изредка я, предупредив хозяев комнаты, брал его, чтобы почитать. Несмотря на усмешки приятелей, я, вечерами, наспех подготовив какое-нибудь задание по какому-нибудь «страшному» предмету, вроде «Уравнения математической физики» или «Релятивистская квантовая теория», садился за трудный церковнославянский текст. Постепенно я научился разбирать все эти «пси», «кси», «оты», «титлы». Многократное и медленное чтение производило неизгладимое впечатление. Сам строй этих священных текстов, их ритм, музыка слова, излучали какую-то огромную силу, которая увлекала ввысь, звала за собой, вселяла надежду и не давала покоя:

«Блажени нищии духомъ: яко техъ есть царствие небесное. Блажени плачущии: яко ти утешатся. Блажени кротцыи: яко ти наследятъ землю. Блажени алчущии и жаждущии правды: яко ти насытятся. Блажени милостивии: яко ти помиловани будутъ. Блажени чистии сердцемъ яко ти бога узрятъ. Блажени миротворцы: яко ти сынове божии нарекутся. Блажени изгнании правды ради: яко техъ есть царствие небесное. Блажени есте, егда поносить вамъ и ижденутъ, и рекутъ всякъ золь глаголь на вы лжуще, мене ради» (Мф., 5, 3 – 11).

Апостолы возглашали истину о сыне Божьем, о его рождении, жизни и проповеди, о его страданиях и смерти за весь род человеческий, И о его чудесном Воскресении. Нет, никак нельзя было признать мифическим существование Христа, как тому учила «атеистическая пропаганда». Никакое «мифическое существо» не смогло бы зарядить такой духовной энергией эти тексты, прошедшие через две тысячи лет и до сих пор оказывающие такое воздействие на человека.

Всё реже и реже возвращал я Евангелие в соседнюю комнату. Убедившись со временем, что кроме меня оно никого не интересует, а конкретного владельца не имеет, в конце концов я просто «заиграл» его, то есть присвоил...

Шли годы. Нет, я не стал церковным человеком, не соблюдал обряды, посты, не имел духовника, и знал наизусть лишь две молитвы: «Отче наш» и «Богородица, дево, радуйся». Церковь я посещал от случая к случаю.

Между тем приближалась великая дата - 1000-летие принятия христианства на Руси. Постепенно снимались запреты на издание религиозной литературы. Московская Патриархия выпустила к юбилею Библию, но я всё никак не мог её найти. Мне говорили: она есть в таком-то храме - я ехал, но её там уже не было. Потом ещё раз и ещё раз - и снова неудача. Ничего не получалось.

Здесь-то и начинается, наконец, та удивительная история, о которой я хочу рассказать.

Глубокой осенью 1990 года я оказался в Ленинграде вместе со своим знакомым, специалистом по творчеству Николая Клюева, Сергея Есенина и других русских новокрестьянских поэтов. Мы ехали в Вытегру на «Клюевские дни» и остановились у его коллеги, сотрудника Пушкинского Дома. Здесь я и увидел это прекрасное издание - «Толковую Библию». Три тома заключали в себе воспроизведение двенадцати книг текста и толкования Священного Писания, выходивших до революции в приложении к журналу «Странник». Напечатанное за рубежом, на тончайшей бумаге, заключенное в чёрные, тиснённые золотом переплеты, это издание было тек прекрасно! Но я понимал, что найти его будет очень трудно. Да и стоит оно, наверное, бешеные деньги...

Каково же было мое удивление, когда, по возвращении в Москву, я стал встречать эти три тома то здесь, то там в метро на книжных лотках среди детективной и полупорнографической литературы. Как я и предполагал, за них спрашивали по тем временам умопомрачительную цену. У меня, конечно, таких денег не было. Да и как-то совершенно не хотелось покупать Священное Писание у спекулянтов.

В первых числах ноября 1991 года, после так называемого «путча ГКЧП», моя дочь Нина, как-то, придя из университета, сказала, что у метро «Таганская», на книжном лотке с православной литературой она видела эту «Толковую Библию», Торговал с лотка, по её словам, старик с длинной седой бородой, в ушанке и телогрейке. Цена же у него была совсем небольшой. Дочь сказала, что старик этот стоит там почти каждый день - почему бы мне не использовать такую возможность и не приобрести эту Библию, о которой я всё время вспоминаю? Был поздний вечер, и ехать к метро «Таганская» не было смысла. Я решил отложить это до завтра.

Назавтра была пятница, и мне в этот день предстояло совершить одно дело. В 12 часов я должен был явиться в ЦК КПСС на Старую площадь и взять интервью у одного из секретарей ЦК для центральной газеты одной из республик СССР. Тогда, наверное, ещё мало кто знал, что буквально через несколько дней выйдет указ, запрещающий деятельность компартии... Задание это действительно было важным, потому что в той республике разгоралось националистическое движение, и положение русских в ней становилось все хуже и хуже. Человек, который попросил меня помочь в этом деле, уверял, что в республике ждут-не дождутся весомого слова своего бывшего партийного руководителя, ставшего к её чести секретарём ЦК.

Поэтому утром я решил выйти на «Таганской», купить у старика, которого так живо описала моя дочь, эти три желанные тома, а потом двинуться с ними в ЦК КПСС на беседу.

Так я и сделал. Утром, по пути, вышел на «Таганской», поднялся на эскалаторе и оказался на улице. Но здесь никакого старика не было. Не было и лотка. Я решил ждать столько, сколько смогу.

Шло время - полчаса, час. С минуты на минуту надо было уходить. Потеряв терпение, я обратился к цветочницам, стоявшим среди своих банок и ваз с гвоздиками и розами: не знают ли они этого старика? Они подтвердили, что видят его здесь каждый день, но сегодня его почему-то нет. Время вышло, и я побежал в метро. Ступил на эскалатор. На всякий случай стал всматриваться в пассажиров, ехавших навстречу. «Таганская-кольцевая» имеет две системы эскалаторов, разделённых площадкой. Съехав по первому, я перешёл на второй и, спускаясь, всё так же внимательно рассматривал встречных пассажиров.

Вот он! Навстречу мне поднимался старик, тот самый! Длинная седая борода, шапка-ушанка, телогрейка защитного цвета... Чтобы я не сомневался в том, что это именно он, старик вёз за собой тяжёло нагруженную тележку с пачками, несомненно, книг. К тележке для пущей убедительности был приторочен маленький складной столик. Старик быстро проехал мимо меня. Я, доехав до низу, переметнулся на встречный эскалатор и стал подниматься за ним вослед. Вот и второй эскалатор. Вот я уже на улице. Но где же старик? Его не было. Но ведь прошла буквально какая-то минута! Куда он мог деться со своей нагруженной тележкой? Я быстро заглянул за угол метровского здания. Потом за другой. Но старика и след простыл. Всё это показалось мне очень странным.

Однако было пора уже вовсю спешить на Старую площадь.

Здесь, поглядывая на часы, меня уже ждал у бокового входа тот человек из национальной республиканской газеты. До назначенной встречи оставались считанные минуты. Мы предъявили паспорта дежурному милиционеру, и он, заглянув в свой список, нас тут же пропустил. Поднявшись на нужный этаж, оказались в приёмной. Навстречу нам, широко улыбаясь, вышел хозяин кабинета. Его русская фамилия соответствовала его русскому лицу. Он пригласил нас пройти, мы сели за маленький столик, и я включил диктофон.

О, этот секретарь ЦК был умным и тонким человеком! Разговор шёл и о знаменитом «путче», и о внутренней политике, и об экономике, и о партии и её положении в сложившемся «послепутчевой» обстановке. Особенно его волновали межнациональные отношения в СССР и рост националистических настроений в его республике. Ведь оттуда уже поехали вынужденные русские переселенцы, почти беженцы... Он сказал, что, скорее всего, отойдёт от политической деятельности и уж, конечно, не собирается возвращаться на родину и, тем более, возглавлять там какую-либо политическую структуру... Разговаривали мы долго и подробно.

Вдруг в кабинет заглянул маленький круглый человек. Я его, конечно, сразу узнал. Круглое это лицо можно было часто видеть на экране телевизора. Это был ещё один секретарь ЦК, переведённый недавно на эту должность из первых секретарей компартии крупнейшей союзной республики. Он сказал: «Нас срочно собирает Горбачёв!» Хозяин кабинета тут же закончил разговор, и мы вышли в приёмную. Он пожал нам руки. Мы отправились к лифту. Они быстрыми шагами стали удаляться по коридору…

Попрощавшись со своим напарником и пообещав ему как можно скорее подготовить интервью для печати, я спустился в метро. Садясь в поезд, подумал: а почему бы ещё раз не побывать на «Таганской»? Вдруг тот старик всё же стоит там? Нет, это обязательно надо проверить. И именно сегодня. Я вышел на «Таганской», перешёл на «Кольцевую», поднялся по двум эскалаторам и оказался на улице. Уже смеркалось.

Старик был на месте. Он стоял у своего лотка.

Я подошел. «Толковой Библии» на столике не было. Я поинтересовался - где же она? Буквально только что, ответил старик, последний комплект забрал какой-то мужчина. Нет, больше Библии у него нет. И уж, точно, не будет.

Я был удручён. Что за нелепость? Ну что стоило Горбачеву вызвать обоих секретарей хоть на несколько минут раньше?

Я стоял у лотка, рассматривал книги, иконки, кресты и почему-то не уходил, хотя всё было ясно. Но я всё стоял и стоял. Смотрел на столик, на старика. Какая-то неведомая сила держала меня на месте.

Вдруг старик поманил меня. Я подошел поближе, наклонился. «Вот что, мил человек, - прошептал старик, - Я знаю, где ты найдёшь то, что ищешь. И скажу тебе». Я был весь внимание. «Завтра ты пойдешь во Храм». И он назвал Храм. «И в том Храме спросишь то, что ищешь. И получить то, что спросишь».

Я удивился словам старика. Потом поблагодарил его и пошёл в метро. «Что-то сегодня, - подумал я, - всё идет как-то странно. Вчера - был старик и была Библия. Сегодня с утра - ни старика, ни Библии. Вечером - старик есть, но нет Библии. То старик тут, то его нет, то я его вижу, то он исчезает. Уверен, что нечто подобное будет и во Храме, о котором он сказал...»

Однако на следующий день я всё же поехал в Храм. На улице было тускло и холодно. Сыпала снежная крупа. В Храме шла служба.

Войдя, поспешил к женщинам, продававшим свечи, иконки, кресты, богослужебные книги. Спросил «Толковую Библию». Та, которая стояла ближе и была помоложе, ответила, что Библия вчера была, а сегодня - нет. «Да ведь у тебя, Мария, - сказала другая, постарше, - есть ещё». «Да нет же, - ответила Мария, - говорю, что нет». «Так, - вздохнул я, - понятно. Нечто подобное я и предвидел. Они просто не хотят отдавать Святое Писание в руки неизвестного им человека».

Была родительская суббота. Я взял несколько свечек, зажёг их, поставил перед ликом Пресвятой Богородицы и стал молиться. В Храме было темно, лишь свечи отбрасывали отблеск на иконы. Все молящиеся преклонили колени. Преклонил и я, Я стоял на коленях и молился.

Молился за упокой рабы Божьей Евдокии, крёстной матери. И Анастасии. И Веры. Я тогда не знал, что её могила вскоре окажется в «ближнем зарубежье». Молился за упокой души деда Андрея, похороненного там же. И за умученного другого деда - Ивана, чьей могилы нет на этой земле. Вспомнил вдруг почему-то и ту старушку, среди которой, почти тридцать лет назад, мы с сокурсником должны были провести «атеистическую пропаганду». Eё теперь, конечно, уже не было в этом мире. Её имя я не помнил, но помолился и за неё. Она была так похожа на мою первую учительницу, покойную Прасковью Гавриловну. Помолился и за упокой души рабы Божьей Прасковьи. А потом и за русского поэта-монархиста Василия, сына турчанки, написавшего гимн: «Боже, царя храни!» А потом и за царя и за убиенных его дочерей и сына. И за всех воспитанников «Императорского Воспитательного Дома», и за умученных великих русских поэтов Николая и Сергея... Вспоминал свои грехи и каялся, осеняя себя крестным знамением. Молился за здравие своих родных и близких. Молился и за тех, кто теперь был далеко, о судьбе которых я не знал: за азербайджанца Арифа и молдаванку Ренату, за всех, с кем вместе учился: за латышей и белорусов, за таджиков и украинцев...

Какое-то озарение осенило меня. Перед взором проходили десятки, сотни людей, с которыми я как-то был в этой жизни связан...

Долго шла служба, Долго, долго стоял я на коленях. Служба, наконец, завершилась. Все поднялись. Поднялся и я. Прихожане стали расходиться. Но я всё почему-то стоял и стоял, шепча молитвы. Какая-то неведомая сила держала меня, не отпускала. Вдруг я услышал тихий женский голос, почти шёпот: «Молодой человек, подойдите сюда!» Я повернул голову. Слова эти произнесла одна из женщин, продававших свечи. Это была не Мария, а другая. Мария в дальнем углу перекладывала какие-то вещи. Я подошёл к женщине, наклонился как можно ближе. «Я скажу вам, где вы найдёте то, что ищете», - прошептала она. Я был весь внимание. «Завтра утром вы придёте в покои владыки». И она сказала, где находятся эти покои. «Скажете, что вы прихожанин нашего Храма. Спросите то, что ищете. И получите то, что спросите».

Я вышел из Храма. Было уже темно. Нет, подумал я, идти с такой просьбой к владыке - это уж слишком. Это не для меня. На это я никогда не решусь. Но, повторив про себя его имя, многим известное, вдруг вспомнил, что в редакции газеты, где я в то время работал, мы недавно решили попросить владыку ответить на некоторые вопросы наших читателей.

Весь вечер и почти всю ночь я готовился к этой беседе. Было маловероятно, что он примет меня, лишь только я появлюсь, но на всякий случай я обдумывал ход беседы, печатал вопросы. И, признаться, к утру, увлёкшись, уже почти забыл о «Толковой Библии».

Утром я был у покоев владыки. Позвонил в дверь. Мне открыл молодой человек. Выяснилось, что владыка в отъезде, а он - его помощник. Молодой человек пригласил пройти в дом. Я рассказал ему, о чём бы мы хотели поговорить с владыкой, показал вопросы. «Думаю, - ответил помощник, - что владыка не откажется от беседы с вами. Проблем много. От московских властей много обещаний, да мало помощи». Помощник дал телефон и предложил позвонить через несколько дней. Я его поблагодарил, попрощался и пошел на выход. Он провёл меня в прихожую и стал отпирать дверь. В эту минуту я взглянул в окно.

У дома стоял тот самый старик. Длинная седая борода, шапка-ушанка, телогрейка защитного цвета. Шапка была у него в руке. Он стоял лицом к дому владыки и осенял себя крестным знамением. Я остолбенел. Ещё раз перекрестившись, старик надел ушанку и пошел к Храму. Дверь на улицу была уже открыта, но я не мог сделать ни шага. Молодой человек смотрел на меня и не мог понять, в чем дело. Наконец, я пришёл в себя. Да, я совершенно забыл о первопричине своего визита. Я попросил молодого человека уделить мне ещё минуточку времени и спросил его о том, что искал. Он кивнул, вышел в соседнюю комнату и вынес мне три тома «Толковой Библии». Цена их даже по тем временам была почти символической. Я горячо его поблагодарил и вышел на улицу.

Радости моей не было предела. Во-первых, я почти договорился о беседе с владыкой. Во-вторых, у меня, наконец-то, есть теперь «Толковая Библия»! В-третьих… В-третьих, надо срочно подготовить интервью с тем секретарем ЦК КПСС…

И события последних трёх дней вдруг стали связываться в какую-то удивительную цепочку. Во всём этом было что-то странное, неведомое, но в то же время строго предопределённое. Не вела ли меня какая-то неизвестная мне сила?

Почему старика не было на «Таганской»? Потому что со Священным Писанием нельзя было ехать на Старую площадь.

Почему Горбачёв так поздно позвал своих секретарей? Чтобы не дать мне возможность найти искомое.

Почему старик сказал, чтобы я ехал в Храм? Потому что узрел, что я ещё не совсем конченый человек, что можно деть мне шанс.

Почему в Храме Мария отказалась дать мне Священное Писание? Потому что увидела во мне самоуверенного человека, погружённого в мирскую суету.

Почему её напарница всё же позвала меня? Потому что видела меня молящимся и кающимся.

Почему я, придя к владыке, не сказал о первопричине своего визита? Потому что очистился в Храме от суеты.

Почему появился старик в окне? Потому что теперь я был достоин получить искомое.

Вот оно, знамение Господа и вразумление рабу Божиему!

Господь вёл и вразумлял: не всё искомое так просто даётся. Надо знать, что с чем можно соединять. Нельзя идти со Словом Божиим к сатане. И нельзя в суете обращаться к Господу. «Просите, и дано будетъ вамъ; ищите, и найдёте; стучите, и отворятъ вамъ» (Мф. 7, 7). Но просите - Господа, ищите - истину, стучите во врата добра.

Идёт, течёт время. И всё яснее становится это знамение. В нём было истинное пророчество.

Старика у «Таганской» я больше никогда не видел. Но я стал чаще посещать Храм Божий.

Наша газета, задавленная «демократическим рынком», не раз запрещавшаяся, перестала выходить. Беседа с владыкой так и не состоялась.

Горбачёв тогда, наверное, в последний раз созывал своих секретарей. Вскоре он перестал быть и генсеком, и президентом. Я, русский, азербайджанец Ариф, молдаванка Рената, латыши и белорусы, таджики и украинцы, с которыми я вместе учился, вдруг оказались гражданами разных государств. Теперь мы, конечно, уже вряд ли сможем когда-нибудь встретиться.

Село, где мы вели «атеистическую пропаганду», снесли. Недалеко от того места теперь станция метро, где с раннего утра до позднего вечера идет спекулятивная торговля - служба Маммоне. Русских поэтов - Жуковского, Клюева, Есенина и многих, многих других - издавать перестали. На их месте - зловонная лужа с квакающими и картавящими субъектами, представляющими теперь «русскую литературу».

Личный состав авиационного испытательного института, где служил мой отец, сильно сокращён, большинство исследовательских работ свёрнуто, а офицеры получают мизерную зарплату.

Физический институт, куда я поступил, пройдя огромный конкурс, с трудом теперь набирает студентов на первый курс, потому что молодёжь ударилась в «коммерцию» и «бизнес». Научные работы в нём тоже сворачиваются.

Интервью с секретарем ЦК, подготовленное мною, так и не было опубликовано. В той республике вскоре начались страшные и кровавые события. А совсем недавно я узнал, что сам бывший секретарь, изменив своё имя на местный лад, всё же стал там одной из самых крупных руководящих политических фигур. Русские, живущие в той республике, отзываются о нём как о самом яром националисте, переплюнувшим в своей русофобии местную националистическую элиту...

Я читаю в «Толковой Библии» Евангелие от Матвея, молюсь и говорю: «Спаси, Господи!»

Юрий ЧЕХОНАДСКИЙ

 1996 г.

 

Об авторе: http://Yunche.narod2.ru/