ПЕРВЫЙ ПОЛЁТ

Из воспоминаний жителя муниципального округа Рязанский города Москвы Виктора Кирсанова - сына полка

в годы Великой Отечественной войны, заслуженного лётчика-испытателя СССР

По различным военным причинам во времена грозные, трагические и героические, во времена Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, остался я один.

Одиннадцатилетний мальчишка без родителей. Один. Совсем один! Добрые и сострадательные люди сделали так, что стал я воспитанником роты связи 631-го БАО – батальона аэродромного обслуживания.

Наш 631-й БАО входил в состав 3-й Воздушной армии на Северо-Западном, а потом на Калининском фронте. 3-я Воздушная армия прикрывала подступы к Москве в районе Ржева, Белого, Великих Лук.  Громила фашистские войска с воздуха.

Зима 1942-1943 годов выдалась снежной. Авиация сидела на земле больше, чем летала. Наш БАО обслуживал полк штурмовой авиации, воюющий на самолётах «Ильюшин-2». Несколько десятков красивейших бронированных птиц, которых любовно называли «горбатыми», были спрятаны под огромными заснеженными лапами елей сказочного тверского леса. На другой стороне аэродрома – довоенного колхозного поля, вытянувшегося вдоль леса – жила деревня, затерянная в древних российских лесах. Название у неё было исконно русское: Гряды. И река, что тихо катила свои воды за лесом, носила русское имя: Межа.

Гряды! Межа! Тверь! Русь!

Русь, которую тогда ещё топтали сапоги вражеских солдат.

Зима. Погода нелётная. И на фронте, на дальних рубежах обороны Москвы, под Ржевом, затишье. Свободное время занято подготовкой концерта самодеятельности, посвящённого Дню Красной Армии – 23 февраля. Попал в «артисты» и я. Украинский хор. Шаровары пошили из красной материи, предназначенной для написания лозунгов. Рубашки белые – солдатское  нательное бельё.  По воротнику – красная  ленточка, опять из того же красного лозунгового материала. Замечательные хлопцы получились.

Торжественное заседание. Концерт. Ведущий объявляет: «Украинский хор сто один с половиной украинцев…». Замечательно пропел хор: и «Распрягайте, хлопцы, коней», и «Ты ж меня пидманула», и ещё несколько песен, в том числе «Катюшу» и «Синий платочек»… Успех. Аплодисменты. На сцену поднимается генерал. Высокий. Стройный. И уже с золотыми погонами на плечах.

В день концерта я не был на своём служебном месте «помощника» начальника стартовой радиостанции. Наша землянка находилась на краю аэродрома, поближе к командному пункту. Тут же была и стоянка самолётов. Обычно всё, что происходило на аэродроме, не проходило мимо моего внимания. Особенно то, что касалось самолётов. А тут… Настоящий генерал прилетел. С золотыми погонами на плечах, а я не в курсе. Погоны только что ввели в Красной армии, но у нас их ещё не было даже у командира полка. Все видели погоны впервые.

Поднялся генерал на сцену. Довольный. Улыбка на лице. Благодарит за хорошее исполнение песен. Доходит очередь и до меня. Потрепал по щеке:

– Особенно хорош «половина украинца». Голос громче и чище всех. А лётчиком хочешь быть? – спрашивает меня, улыбаясь.

Что я мог ответить?

– Конечно, хочу! Хочу быть лётчиком! – Кто же из мальчишек тогда, и перед войной, и особенно во время войны, не хотел летать, бить фашистов?

– Стремись к своей мечте, и она сбудется. Только вперёд, и только по прямой, – генерал ушёл, а я спрашиваю:

– Кто этот генерал?

– Михаил Громов. Что ж ты Громова, такого знаменитого лётчика, не узнал? Он наш командующий 3-й Воздушной армией! Сегодня прилетел на У-2. Самолёт около вашей землянки стоит, – отвечают мне «артисты». А как я мог узнать его в лицо? Тогда ещё не было телевидения, которое могло бы на экране показывать каждый день лица Чкалова или Громова, героев лётчиков того времени. Героев, которых знал весь мир. Как показывали Гагарина после его полёта в космос.

Наутро стояла тихая, но снежная погода. В такой же тишине всю ночь шёл снег. Крупный, густой и пушистый. Он и утром продолжал укутывать землю и всё, что было на ней, белым пухом. Всё завалил вокруг. На У-2 командующего были сугробы. Их аккуратно сметали мотористы и техники самолётов из полка штурмовиков. Рядом уже жужжала, как примус, огромная авиационная лампа для подогрева мотора… А снег валил и валил. Я, конечно, кручусь  рядом. Помогаю, чем могу. Метёлкой снег смахну, лопатой перед колёсами дорожку расчищаю.

Подъезжает легковушка командира полка. Американская. Из неё выходит генерал в короткой меховой лётной курточке, тоже американской. На голове каракулевая ушанка с лётным крабом. Концы рукавов куртки отогнуты вверх и светятся белизной. Такой нарядный обшлаг! К генералу подбегает лётчик, руководящий подготовкой самолёта к вылету.

– Товарищ генерал, через пятнадцать минут будет готов. Только вот погода…

– Хорошо. Да, погода подводит… А ты кто? – увидел он меня. Я стоял около самолёта с лопатой в руках, как с ружьём. Ватник – не по росту большой, с заплатой на рукаве. И тоже с закатанными, но не белоснежными, а грязными, замызганными отворотами. Шапка-ушанка, с опущенными ушами, надвинута на глаза.

– Половина украинца, товарищ командующий, – сам не знаю, как не растерялся и так быстро ответил.

Он улыбнулся, как и вчера, одними уголками губ:

– Да, да… Помню. Молодец. И к моему дню рождения подарок сделал. Ну, а лётчиком-то будешь?

– Буду! Буду! – прокричал я. А Громов уже обращается к лётчику, который готовил самолёт к полёту и летал вместе с ним на этом генеральском У-2.

– Погоды нет, и сегодня на весь день снег, снег. Я уезжаю на командирской машине. По погоде, вернёшься домой, – он посмотрел на меня. – Да. Перед вылетом сделай контрольный полёт. Полётик по кругу. Проверь работу матчасти, – глядя на меня и улыбаясь одними уголками губ, закончил он.

– Товарищ генерал… – хотел что-то возразить лётчик.

– Знаю, знаю, – не дав договорить ему, продолжал Громов. – Всё работает, всё исправно. Но - сделай полёт перед вылетом и прокати будущего лётчика, – Михаил Михайлович кивнул в мою сторону. Лётчик генерала всё понял.

–  Слушаюсь, сделать контрольный полёт. Будет сделано, – тоже улыбаясь в ответ, подтвердил он приказ.

И увезла американская легковушка генерала Михаила Михайловича Громова в дальнейшую жизнь войны и авиации. Долго мы с ним не встречались, с четверть века. Но об этом позже, а тогда лётчик-старшина выполнил приказ генерала.

На следующий день погода наладилась. Разбежались облака. Небо посинело. Заискрился снег от ярких лучей солнца. Самолёт очистили от сугробов, наметённых ночной метелью. Прочистили дорожку для руления на взлётную полосу. Прогрели мотор лампой-примусом. Надели на меня меховой лётный шлем. Посадили в кабину. Привязали ремнями, как заправского лётчика, и пошли, ставшие в будущем для меня такие родные команды:

– Провернуть винт!

– Есть провернуть винт!

– От винта!

– Есть от винта!

– Контакт!

– Есть контакт! – лётчик в кабине закрутил ручку пускового магнето. Мотор чихнул раз, второй. Выплюнул клубок чёрного дыма и заработал, всё ровнее и ровнее. А потом… началось чудо! Самолёт плавно заскользил на лыжах по снегу на взлётную полосу. Собственно, это была не полоса, а так, немного расчищенная трактором с волокушей дорога. Для взлёта на лыжах этого вполне достаточно. Остановился в начале взлётной полосы. Взревел мотор. Так мне тогда казалось, что он взревел. По сравнению со звуком современных реактивных двигателей этот звук сравним как шум мотора Мерседеса с грохотом мотора трактора.

Взревел мотор, вышел на взлётные обороты, и самолёт плавно тронулся на лыжах по расчищенной полосе. У-2 бежал всё быстрее. Меня даже к спинке сидения прижало. И вдруг толчки прекратились. Сладко захватило дух. Я понял: летим! Выше! Выше! Вокруг раскрывается мир. Мир новый, неведомый. Мир невидимый, когда ты находишься на земле. Одновременно видно весь аэродром и маленькие домики деревни. Чем выше поднимался самолёт, тем больше открывалось пространства вокруг. Оказывается, лес и не такой уж большой, как казалось на земле. Видна была его граница. За лесом изгибалась река. А за рекой, наверное, железная дорога. Потому что на ней стоял игрушечный маленький паровозик и из трубы его столбом в небо поднимался белый пар. Я крутил головой во все стороны. Даже забыл, что лечу. Словно жил в этом сказочном мире, где всё маленькое, игрушечное. Вот внизу едет лошадь и тянет за собой игрушечные сани. А рядом столбик идёт.  Возничий. А вон техники из-под елей выкатывают маленькие самолётики…

Мотор заработал тихо. Впереди опять была та «дорога» - взлётная полоса, теперь она - посадочная.  И мир начал уменьшаться, сворачиваться. Самолёт приближался к земле. А хотелось, чтобы полёт продолжался и продолжался. И снова толчки, и самолёт сруливает с полосы. Привязные ремни расстегнуты. Я на земле. Самолёт, подняв снежную вьюгу, улетел к генералу Громову.

Остался я с чувством восторга и желания ещё раз и ещё раз, и много раз подниматься в небо. Это уже начиналась любовь к полёту. Этот первый полёт был рубежом в жизни, утверждением цели жизни. Окончательно и бесповоротно.

После войны окончил лётное училище. Служил инструктором-лётчиком. Учил молодых людей умению управлять крылатыми машинами. Окончил Школу лётчиков-испытателей, создателем которой был Громов.

Я сдержал слово, данное великому лётчику. Работал лётчиком-испытателем в Лётно-исследовательском институте. Этот институт перед войной был создан также по инициативе Михаила Михайловича Громова. И его первым начальником был Громов. Теперь этот институт в Жуковском, носит имя Михаила Михайловича Громова.

Генерал уже был в отставке и на пенсии, но не забывал своё детище - Лётно-исследовательский институт и Школу лётчиков-испытателей. Здесь и произошла моя встреча с человеком, которому в те далёкие годы Великой Отечественной войны я дал обещание: «Буду лётчиком!». Напомнил ему о «половине украинца». Вспомнил. У него столько было дел во времена войны, что всё не упомнишь. А это запомнил.

– Под Ржевом. Зимой. В мой день рождения, – вспомнил он.

И был искренне рад, что с его лёгкой руки я стал лётчиком. Лётчиком-испытателем. Сдержал данное ему слово.

В последующие встречи он всегда  вспоминал, как и все ветераны войны, о тех судьбоносных  временах в истории  нашей Родины, о людях, о «половине украинца».

А для меня небо и сейчас – самое любимое, что есть на белом свете.

В.И. КИРСАНОВ