Он первым полетел без скафандра

23 года назад, ещё в «доинтернетную» эпоху, в мае 1995 года в «Правде» было опубликовано редкое по своей откровенности интервью третьего советского космонавта, дважды Героя Советского Союза, генерал-майора авиации Андрияна Николаева. Прославленному космонавту было тогда 65 лет, за плечами у него остались два полёта – 11-15 августа 1962 года на космическом корабле «Восток-3» и 1-19 июня 1970 года совместно с Виталием Севастьяновым на корабле «Союз-9».

Поскольку в цифровой версии историческое интервью не публиковалось, теперь, спустя 23 года, восполняем этот пробел.

– Андриян Григорьевич, какое испытание при подготовке к полёту было для Вас самым сложным?

– Пожалуй, в сурдобарокамере – в «камере тишины». Никого не видишь, никого не слышишь! У меня была 10-суточная программа в этой камере. Именно в ней погиб самый молодой среди нас кандидат в космонавты – 24-летний Валентин Бондаренко. Его подняли в камере на высоту 4 км, парциальное давление кислорода повысили в 2 раза. И он случайно уронил вату со спиртом на включённую раскалённую электроплиту! Вата вспыхнула. Чистый спирт горит быстро, вся камера воспламенилась. Когда парня с высоты спустили, он уже слишком сильно обгорел.

– Что Вы почувствовали, узнав о назначении в полёт?

– Долго не мог поверить. Из 20 кандидатов после полугодовой подготовки отобрали шестерых. У каждого – по 40 парашютных прыжков разной сложности. Обсудив в своём кругу, решили, что самый достойный из нас на первый полёт – Гагарин. Последнее слово – за госкомиссией, а в ней – за Сергеем Павловичем Королёвым. Каждый шаг был тогда неизвестен. Никто не знал, может ли человек в невесомости воду проглотить или нет? Пойдёт ли в желудок пища?

– В чём была особенность вашего полёта на «Востоке-3»?

– Гагарин и Титов летали привязанными и из кресла не выходили. Я должен был развязаться, свободно плавать в корабле, затем сесть на место и пристегнуться. А иначе бы я вообще не вернулся на Землю! Это сейчас приземляются в спускаемом аппарате, а тогда уже при спуске космонавт катапультировался, корабль приземлялся отдельно, космонавт на своём парашюте – отдельно.

О продолжительности полёта долго спорили. Врачи говорили: Титов летал сутки, теперь надо двое. Королёв настаивал, что надо запланировать трое суток с возможностью посадки в первые, вторые и третьи. Я тоже хотел на трое. Накануне случилось вот что.

У стартовой площадки есть гагаринский домик, где я ночевал перед полётом. Дом Королёва – рядом. После ужина Королёв заходит ко мне, мол, есть разговор, пройдёмся перед сном. Вышли, а Сергей Павлович и говорит: «Если трое суток нормально будет, на четвёртые пойдёшь?» – «Пойду!» – «Договорились». Больше никто не знал – только он и я. На третьи сутки полёта я доложил по связи, что всё в порядке, готов идти на четвёртые. В ответ: «Мы вам разрешаем!»

– Были ли в полёте казусы, неожиданности, нештатные ситуации?

– Нештатных ситуаций не возникало. Мне ставилась секретная задача: после выхода на орбиту и отделения корабля от последней ступени ракеты-носителя взять ручное управление на себя (чего до меня никто не делал), развернуть корабль иллюминатором в сторону ракеты-носителя и сфотографировать. Случилось, однако, так, что ракета-носитель оказалась на стороне солнца. Кадр не вышел.

На вторые сутки вывели на орбиту «Восток-4» с Павлом Поповичем. Мы были на расстоянии 5 км, ближе подойти не могли. Переговаривались, летали трое суток. Вместе и сели под Карагандой.

– Как приземлились?

– Рядом сопка, вокруг высокие острые камни. Полметра левее или правее – мог ноги себе сломать. И вот прилетает самолёт, прыгает врач спасать меня. Метрах он в 30-ти упал, не расстегнул парашют, ветром его потянуло. Я к нему. Он прыгал спасать меня, а получилось наоборот!

– Как Вас встретил Главный?

– Королёв меня обнял, поцеловал и говорит: «Я твой должник». На том и расстались. Это было в августе 1962 года. А в конце 1965 года Королёв вместе с женой Ниной Ивановной был у нас в гостях в Звёздном. Гагарин, Титов – все собрались. Улучив момент, Королёв взял меня под руку, отвёл в сторонку: «Сейчас лунный корабль делаем. Хочу тебя первым на Луну послать. Почему я тогда хотел на четверо суток? Чтобы Луну облететь, как раз столько надо, вот я и настаивал…»

Его мечта и моя не сбылась. В начале 1966 года при операции Сергей Павлович умер. О лунных проектах больше не вспоминали. После его смерти советская космонавтика стала «хромать». Если бы Королёв жил долго, мы бы так не отстали от американцев.

– Что Вам запомнилось из второго полёта?

– Прошло восемь лет. Сделали «Союз». В 1970-м вместе с Виталием Севастьяновым мне посчастливилось на «Союзе-9» совершить самый продолжительный по тем временам 18-суточный полёт. До нас летали максимум на 5 суток. Заметьте, что станции тогда не было, жизненное пространство корабля – половина ванной комнаты в «хрущёвке».

После приземления было очень тяжело. Из корабля без помощи выйти не могли, когда вышли – стоять на ногах не могли. Кровь отливала в нижнюю часть туловища, можно только или сидеть, или лежать – иначе теряешь сознание. Сердце за 18 суток уменьшилось в объёме на 12 процентов. Лёжа — 80 ударов, сидя — 100, стоя — 120. Костная ткань потеряла калий и кальций, стала рыхлой. Изменился состав крови. После нашего полёта первоочередная задача ставилась — обеспечить на орбите физическую тренировку космонавтов.

Мы с Севастьяновым впервые полетели без скафандров. О многих опасностях даже не подозревали. Вскоре, как вы знаете, погиб экипаж Волков – Пацаев – Добровольский. На высоте 100 км открылся клапан для выравнивания давления (который должен был сработать только у земли), воздух ушёл. У них кровь «закипела». Мы могли точно так же погибнуть.

Потом мы с Виталием целый месяц писали огромные отчёты. В этих отчётах – штук десять диссертаций. Одну кандидатскую я защитил.

– Было ли у Вас желание лететь в третий раз?

– Было. Я просил подключить меня к советско-американской программе. Мне сказали: два полёта с тебя хватит, нужно и на Земле поработать. Молодёжи много, надо давать им дорогу.

– Андриян Григорьевич, доводилось ли Вам в полётах выполнять задания военного назначения?

– Много было. На «Востоке» мне поставили задачу: вот в районе с такими-то координатами аэродром должен быть, посмотри. Пролетаю – точно! Взлётно-посадочная полоса, рулёжные дорожки, места стоянки самолётов. Сами самолёты видны были плохо, точечки только. Ну а про «Союз» рассказывать не буду. С «Союза» всё видно. Разрешающая способность приборов – метр, даже буквы на самолётах – как на ладони.

Чего скрывать, как американцы, так и мы военные задачи в космосе выполняли и выполняем.

– Аномальные явления в космосе доводилось наблюдать?

– Не видел ни разу и, насколько знаю, никто из советских космонавтов такого не наблюдал. Один раз говорили, что видели, но потом выяснилось, что это бачок с космическим мусором.

– У Вас с Валентиной Терешковой была первая космическая семья…

– Я прожил очень интересную жизнь, но в личном плане мне не повезло. Всякое бывает. Об этом лучше не вспоминать. С дочерью Алёной общаемся каждый день.

– Что Вы думаете о состоянии российской космической отрасли?

– Плохо. Мало денег отпускается. В 1995 году выделено чуть больше трети от необходимого. Из-за нехватки своих средств идём на совместные полёты с космонавтами других стран. Перспективы у российско-американских проектов большие, но главенствующую роль здесь будет играть Америка. В контрактах сказано, что управление будет идти из американского центра. Мне как пионеру космонавтики обидно.

Вёл беседу Игорь Ленский

«Правда», 20 мая 1995 года. № 92 (27510)