Юрий ЧЕХОНАДСКИЙ - 65

КАК БУХАРИНУ, ПОХОЖЕМУ НА ПУШКИНА,

«ДАЛИ» ЗВАНИЕ АКАДЕМИКА

«Бухарин был первым в истории науки академиком-коммунистом. Ему дали звание академика беспартийные ученые, составлявшие гордость и совесть русской науки (В.И. Вернадский, А.Ф. Иоффе и другие)» – такую фразу можно прочитать в статье профессора М.Г. Ярошевского «Академик Н.И. Бухарин – исследователь науки», помещённой в «Приложениях» к тому «Избранных трудов» Н.И. Бухарина, выпущенных Ленинградским отделением издательства «Наука» в 1988 году (с. 480).

История выборов большой группы учёных в действительные члены АН в 1929 году требует, видимо, специального исследования, однако опубликованные в «Приложениях» к этому же тому произведений Н.И. Бухарина документы о выборах его в действительные члены АН СССР и «Справочные сведения по Академии наук СССР на 1929 год», выпущенные академией в том же году, побуждают к некоторому анализу этого события.

На эту мысль наводит, к примеру, опубликованный в упомянутых «Приложениях» «Протокол общего собрания Академии наук СССР от 12 января 1929 года», на котором и происходило баллотирование. Заглянув в этот протокол, нетрудно убедиться, что беспартийный академик Вернадский Владимир Иванович – «выдающийся советский естествоиспытатель, минералог и кристаллограф, основоположник геохимии и биогеохимии, организатор большого числа научных учреждений» (БСЭ, 2-е изд.), о котором так тепло пишет профессор М.Г. Ярошевский, Бухарину Николаю Ивановичу – одному из вождей ВКП(б) и Коммунистического Интернационала, члену ЦК и Политбюро ЦК ВКП(б), члену Президиума Исполкома Коминтерна, редактору ЦО партии «Правда», члену ЦИК СССР, одному из руководящих участников Октябрьской революции, выдающемуся теоретику коммунизма, экономисту и социологу» (БСЭ, 1-е изд.), вопреки утверждению профессора, звание академика... не «давал». Почему? Да потому что Владимир Иванович, как следует из протокола, на этом Общем собрании... вообще не присутствовал (с. 423)!

Странно, что профессор Ярошевский столь неуважительно относится к академику Бухарину: работая над статьёй к книге его трудов, он не очень внимательно прочитал её. Ну что же, бывает! А как же «А.Ф. Иоффе и др.»? – спросит любознательный читатель. Потерпите. Сначала – немного скучной статистики, сведений, без которых здесь трудно обойтись, потому как нам всё время будут встречаться «действительные члены», «кандидаты», «кворум», «голоса» «за» и «против» и т. д.

На начало 1929 года, ставшего «годом  великого  перелома», в Академии наук СССР было 40 действительных членов. Причём ровно 20 из них были избраны в Академию до 5 марта 1917 года, «остальные – от 18 мая 1918 года до 7 мая 1927 года. Тогда академия имела всего два отделения: физико-математических и гуманитарных наук. В первом из них было 19 академиков, во втором – 21 академик. Президентом АН был геолог А.П. Карпинский – «старший» член академии, ставший им ещё в 1886 году, за два года до рождения академика Бухарина. Среди «дореволюционных» академиков были А.А. Белопольский, А.И. Соболевский, П.К. Коковцов, В.И. Вернадский, И.П. Павлов, В.В. Бартольд, Н.С. Курнаков, А.Н. Крылов и другие, среди «послереволюционных» – А.Е. Ферсман, А.Ф. Иоффе, А.Н. Северцов, В.Л. Комаров, М.М. Богословский, И.Ю. Крачковский, Е.В. Тарле и другие. Естественно, что все эти ученые начинали свою научную деятельность задолго до революции, и большая часть этой деятельности была связана с дореволюционным периодом. Даже академик Е.В. Тарле, самый «младший» по старшинству избрания в академию (1927), был хорошо известен как историк ещё до революции, имел ряд серьёзных научных трудов, а докторскую диссертацию на тему «Рабочий класс во Франции в эпоху революции» защитил в 1911 году. Никто из 40 академиков коммунистом не был.

Академия наук СССР к тому времени оставалась, видимо, единственным в стране учреждением, ещё имевшим некоторую независимость и самостоятельность. Она подчинялась не ЦК партии, а Наркомпросу, и жила, как значится во вступительной статье к трудам Н.И. Бухарина, «по Уставу Санкт-Петербургской Академии наук, утверждённому Николаем I ещё при жизни А. С. Пушкина – в 1836 году». Конечно, такое совершенно «ненормальное» положение партия должна была исправить. Было сочтено, что Академия наук требует перестройки. «Процесс перестройки коснулся буквально всех сторон деятельности академии, – пишет в своей статье, тоже вошедшей в «Приложения» к тому работ Н.И. Бухарина, доктор исторических наук А.В. Кольцов. – Важнейшим его направлением была борьба за овладение учёными марксистско-ленинской методологией».

Однако партийному руководству было ясно, что всю жизнь прекрасно обходившиеся без этой «методологии» В.И. Вернадский, астроном А.А. Белопольский, ботаник И.П. Бородин, физиолог И.П. Павлов, востоковед В.В. Бартольд, ученик В.И. Вернадского геохимик А.Е. Ферсман, ботаник и географ, будущий президент АН В.Л. Комаров, ученик В.О. Ключевского историк М.М. Богословский и другие уже вряд ли переделаются в марксистов-ленинцев. Не заметно было, чтобы они так уж горели желанием «овладеть» этой «самой передовой и единственно верной» методологией, хотя времени у них для этого было достаточно; после её победы в 1917 году прошло уже двенадцать лет. Оставлять же «без присмотра» такое важное, но до сих пор не идеологизированное по-марксистско-ленински учреждение, как Академия наук, большевики больше не могли. Упразднить, распустить, разогнать старую академию и создать новую, «социалистическую», было совершенно невозможно, так как входившие в неё русские учёные пользовались всемирной известностью, и такое «мероприятие» могло бы ухудшить отношения большевистского, «самого образованного за всю историю России», правительства с другими странами, без чьей научно-технической помощи оно в это время не могло обойтись. Разогнать академию, видимо, надо было гораздо раньше, сразу же после Октябрьского переворота.

Поэтому оставался единственный выход: в академию следовало внедрить свои кадры – марксистов-ленинцев, которые смогли бы взять на себя идеологическое и практическое руководство ею. В «кадрах» недостатка не было, но как ввести их в столь почтенное учреждение? Ведь по уставу АН число академиков было ограничено. Значит, необходимо было изменить устав.

В июле 1927 года был утверждён новый устав академии, в соответствии с которым число её действительных членов увеличивалось до 70, а затем постановлением СНК (обратим на это внимание. – Ю. Ч.) от 3 апреля 1928 года – до 85. Сами же выборы «были поставлены на демократическую основу»: «право выдвигать кандидатов в академики было предоставлено научным учреждениям, общественным организациям, отдельным учёным». До сего времени такое выдвижение (как и выборы) было исключительной прерогативой самих академиков, которые как бы брали личную ответственность за кандидата и своим научным авторитетом, честью подтверждали его высший научный уровень.

Такой подход к формированию академии был заложен ещё при её основании в 1724 году в «Проекте положения об учреждении Академии наук и художеств», рассмотренном и собственноручно исправленном Петром I (утвердить его он не успел), а затем прямо сформулирован в «Регламенте Академии наук», утверждённом Александром I в 1803 году: «Мы предоставляем Академии право избрания на открывшееся место академика или адъюнкта, будучи уверены, что собственная честь побудит академиков делать выбор, достойный их самих и первого учёного общества в империи. При равных достоинствах учёный российский предпочитается иноземцу». «Первая обязанность академика («употреблять все силы свои к усовершенствованию своей науки, к обогащению её новыми открытиями и к умножению таким образом познаний человеческих». – Ю. Ч.) запрещает вносить в список кандидатов людей неизвестных и посредственных. Учёный, ищущий чести быть академиком или назначаемый кандидатом, должен быть известен в учёном свете своими сочинениями и полезными открытиями». Эти же положения были и в уставе 1836 года. При этом очень важно отметить, что в соответствии со всеми дореволюционными уставами список вновь избранных членов академии утверждал лично Император. Таким образом, он мог лишь исключить из списка, не утвердить того или иного неугодного ему учёного, но не мог при всём своём желании вмешиваться в выборы, вводить кого-то в академию, заставлять академиков выбирать угодного ему кандидата.

По новому уставу 1927 года личная ответственность, как и во всех других областях новой, «социалистической» жизни, заменялась общей, общественной, то есть безличной, что давало возможность осуществлять партийное «руководство» наукой.

Это прекрасно подтверждают приведённые в книге отзывы, поступившие из ряда научных и учебных институтов, которые должны были обосновать право Н.И. Бухарина стать академиком. Кем, какими учёными были составлены эти отзывы – неизвестно, ибо подписей ни под одним из них нет. Из девяти весьма кратких отзывов лишь один принадлежит университету – Воронежскому, остальные – Технологическому институту имени Ленсовета, Институту народного хозяйства имени Г.В. Плеханова, Ленинградским политехническому, горному, лесному институтам, Институту инженеров путей сообщения, Воронежскому сельскохозяйственному институту и Кубанскому бюро секции научных работников. Как мы видим, среди этих учреждений нет ни одного, чьим профилем были бы собственно экономика и социология. Среди отзывов нет мнений ни «отдельных учёных», ни академиков. Да их, видимо, и не было, иначе бы составители книги непременно бы их поместили.

Ни в одном из отзывов не дана развёрнутая и сколько-нибудь серьёзная характеристика научной деятельности Н.И Бухарина или хотя бы рецензия на его главные труды. В них в основном пересказывается его биография с упором на его революционную деятельность, в некоторых называются и кратко аннотируются опубликованные им работы.

Вот, к примеру, отзыв Технологического института имени Ленсовета (полностью):

«Бухарин Н.И. – крупнейший экономист нашего времени, родился в 1888 году в семье школьного учителя.

Ещё на школьной скамье Б. принимает участие в революционном движении и в 1906 году вступает в партию большевиков. Ведя большую работу в качестве пропагандиста и агитатора, Б. вскоре избирается в Моск. К-т партии, куда ещё до избрания он с 1908 года был кооптирован для работы.

Осенью 1907 года Б. поступает на юридический факультет Моск. ун-та. После нескольких арестов, последовавших в результате подпольной революционной работы, Б. в 1911 году направляется в ссылку, откуда бежит и затем эмигрирует за границу, в Германию.

За границей Б. принимает активное участие в рабочем движении и занимается литературной и научной работой.

В октябре 1916 года, после ряда репрессий, которым он подвергался как активный противник империалистической войны, Б. нелегально едет в Америку. В Нью-Йорке Б. редактирует газету «Новый мир»; одновременно с этим он совершает поездку по многим городам Соединённых Штатов, где организовывает лево-циммервальдское крыло американского социалистического движения.

Сразу же после февральской революции Б. возвращается в Россию и поселяется в Москве. По приезде он работает в Исполкоме Моссовета и в Моск. К-те партии.

На VI съезде партии он избирается в члены Центрального её комитета, каковым состоит до сих пор».

Каковы, собственно, заслуги Бухарина как учёного, в чём конкретно выражается его вклад в экономическую науку, в социологию - об этом здесь ни слова.

В восьмом томе первого издания Большой Советской Энциклопедии, вышедшем в 1927 году, была опубликована статья о Н.И. Бухарине, написанная выпускником Института красной профессуры, сотрудником редакции газеты «Правда», его «учеником и близким другом» Д.П. Марецким. Текст её занимает без малого семь страниц (14 столбцов) энциклопедии, снабжён вклейкой под папиросной бумагой – рисованным портретом Бухарина. Будучи, по словам Ленина, «ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии», да ещё и «любимцем всей партии», скромный и обаятельный 39-летний Николай Иванович Бухарин, «признанный интеллектуал и интеллигент», являясь членом редколлегии этой энциклопедии, конечно же, не возражал ни против того, что статью о нём взялся писать его подчинённый, ни против её объема, ни против портрета на всю книжную полосу (для которого ещё нужно было найти время, чтобы позировать), ни против того, что был назван в ней «выдающимся теоретиком коммунизма». Но, в конце концов, скромность, интеллектуальность и интеллигентность всякий понимает по-своему*. Читая эту статью, тоже вошедшую в «Приложения» к данному тому, с удивлением видишь, что она послужила для упомянутых отзывов –  и с т о ч н и к о м, причём, похоже,  е д и н с т в е н н ы м. Так, приведённый выше отзыв Технологического института имени Ленсовета представляет собой краткий конспект первой части статьи, в остальных же отзывах работы Бухарина если и упоминаются и минимально аннотируются, то содержание этих аннотаций нигде не выходит за рамки энциклопедической статьи, а сам текст их часто просто совпадает.

____________

* Так, например, вдова Николая Ивановича А. М. Ларина (Бухарина) в книге «Незабываемое» (М., 1989) пишет следующим образом: «Судя по тому, что дошло до наших дней о Пушкине, близкие товарищи Н.И. находили (с чем я не могу не согласиться), что в характере Бухарина и Пушкина было много общего. Бухарин был столь же безрассудно отчаянным человеком, такого же бешеного темперамента, хотя в венах его текла славянская кровь и не было ни капли африканской; он был подвижным, жизнелюбивым, так же, как Пушкин, от души предавался ребяческой весёлости. Думаю, что так же, как и Пушкин, мог Н.И. и смачно выругаться, да и ревнив он был не меньше, чем великий поэт…»

Становится очевидным, что в научных и учебных учреждениях, взявшихся представлять Бухарина как кандидата на выборы в академию (скорее всего их к этому обязали), его работ просто в глаза не видели. Недобросовестные и анонимные составители отзывов творили их, раскрыв перед собой восьмой том энциклопедии. Они даже поленились в текстах отзывов (во всех текстах!) раскрыть инициал Б. (Бухарин), уместный в энциклопедической статье, но совершенно не уместный в официальном «научном отзыве»...

Тем не менее, кандидатура Бухарина была выставлена для баллотировки в действительные члены АН. Особая Комиссия по выборам признала его и ещё 17 кандидатов (о которых речь впереди) достойными избрания в действительные члены АН по Отделению гуманитарных наук. При этом в списке научных трудов Н.И. Бухарина, составленном комиссией, значились 83 его работы.

12 декабря 1928 года на заседании отделения гуманитарных наук, где присутствовали 17 академиков (при кворуме 12), все кандидаты оказались избранными, причём Бухарин и ещё три кандидата – единогласно.

12 января 1929 года состоялось общее собрание Академии наук. На нём в действительные члены баллотировались 42 кандидата – 24 по отделению физико-математических наук и 18 по отделению гуманитарных наук. Интересно, что общее число кандидатов, которых предстояло избрать, было на два больше, чем число имевшихся академиков. Думается, что это было сделано явно для того, чтобы обеспечить большинство «новых» над «старыми». Среди кандидатов были прославленные учёные – Н.И. Вавилов, Н.Д. Зелинский, В.А. Обручев, Д.Н. Прянишников, С.А. Чаплыгин, А.Е. Чичибабин и другие. Среди кандидатов было восемь коммунистов: Н.И. Бухарин, И.М. Губкин, А.М. Деборин, Г.М. Кржижановский, Н.М. Лукин, М.Н. Покровский, Д.Б. Рязанов и В.М. Фриче. Характерно, что, кроме Н.М. Губкина, все они баллотировались по отделению гуманитарных наук.

Интересно, что некоторые из кандидатов-коммунистов уже давно, сразу после Октябрьского переворота, рвались занять какое-нибудь подобающее им, по их мнению, высокое положение хотя бы в какой-нибудь области «новой жизни», нисколько не сомневаясь в своей компетентности. Так, например, будущий кандидат в академики журналист Д.Б. Рязанов (Гольденбах), приехавший в Россию в числе «пламенных революционеров» вместе с Лениным в 1917 году в запломбированном вагоне из Швейцарии, никогда не служивший ни в интендантской службе, ни в финансовых учреждениях, ещё в феврале 1918 года пытался возглавить интендантскую службу Красной Армии. Стенографический отчёт VII экстренного съезда РКП(б) (март, 1918) донёс до нас его обиду: «Я имею нескромность думать, что по некоторым вопросам – финансовым, продовольственным и другим – я кое-что смыслю, что в такое время, когда дело идёт о снабжении армии, в такой тяжёлый момент, человек, даже близорукий, может оказать некоторую помощь. Я явился в военное министерство, развил кое-какие планы, сказал, какие силы могу привлечь». Однако искренний этот его порыв «военное министерство» не оценило, и он получил отказ.

Ю.В. Емельянов, приводя этот факт в книге «Заметки о Бухарине» (М., 1989), задаёт вопрос: «Почему публицист Д.Б. Рязанов считал, что он является незаменимым специалистом по финансовым, продовольственным делам, особенно когда речь шла о снабжении армии?» И приводит единственный «довод в его пользу»: «Те, кто успел занять то место, куда он было сунулся со своим «аппаратом», также ничего до сих пор не смыслили в интендантском деле».

Желание большевиков занять высокие должности (и даже создать для них соответствующие учреждения) было столь велико, что зачастую принимало анекдотический характер.

Переехав в Москву, Советское правительство обнаружило в ней свой местный «совнарком» – Московский областной Совет народных комиссаров, в котором был и свой «комиссар по иностранным делам» – будущий кандидат в академики литературовед В.М. Фриче. История донесла до нас рассказ о том, что Ленин, узнав о создании «Московского совнаркома», «пришёл в весёлое настроение. Смеясь, он рекомендовал поскорее ликвидировать эту нелепицу и сосредоточить все силы на действительном укреплении советской работы». Факт этот приводит в книге «Время Алексея Рыкова» (М., 1990) Д. Шелестов (герой его книги занимал в этом «совнаркоме» должность «комиссара продовольствия». – Ю. Ч.).

Читаешь такое, и дивно становится: до чего же схожи стремления и деяния некоторых нынешних «демократических» структур (которые образовали, к примеру, «правительство Москвы» и назначили туда соответствующих «министров») со стремлениями и деяниями не очень любимых ими большевиков...

Однако вернёмся к общему собранию Академии наук.

Из 40 академиков в голосовании приняли участие 30, а 10 – не присутствовали (в том числе, как уже говорилось, В.И. Вернадский, а также А.А. Белопольский, А.И. Соболевский, В.М. Истрин, И.П. Павлов и другие). «Проходной балл» составлял 20 голосов.

После голосования выяснилось, что учёные-коммунисты, можно сказать, потерпели «конфуз». Из 34 беспартийных кандидатов восемь были избраны в действительные члены АН единогласно (Н.Д. Зелинский, В.А. Обручев, Д.Н. Прянишников, С.А. Чаплыгин, А.Е. Чичибабин и другие), 19 получили лишь один-три голоса «против» (один голос «против» получил Н.И. Вавилов), шесть имели четыре и пять голосов «против». Самым «плохим» был результат у Д.К. Заболотного (семь голосов «против»). Все они оказались избранными.

В группе из восьми учёных-коммунистов положение было иное. Если М.Н. Покровский и Д.Б. Рязанов получили соответственно шесть и три голоса «против», то Н.И. Бухарин, И.М. Губкин и Г.М. Кржижановский – по десять «чёрных шаров» и прошли, что называется, «на грани». И если учесть, что большую часть голосов за Бухарина отдали академики-«гуманитарии», которые уже, видимо, понимали, что «против начальства не попрёшь», то становится ясным, что академики-«естественники», несмотря на 83 опубликованных Бухариным работы, отдали ему всего несколько голосов, так как считали, что партия – партией, а наука – наукой. Так что утверждение профессора М.Г. Ярошевского о том, что физик А.Ф. Иоффе «дал звание академика» Бухарину, остаётся на его совести. Как голосовал Иоффе, теперь уже вряд ли возможно установить, так как голосование было тайным, сам же академик умер в 1960 году, и у него об этом никто не спросил…

Остальные кандидаты-коммунисты – А.М. Деборин, Н.М. Лукин и В.М. Фриче – не набрали необходимого числа голосов и оказались неизбранными (Деборин – 12 «против», а Лукин и Фриче – по 14).

Не свидетельствуют ли итоги этих выборов о том, что академики весьма неплохо разбирались, «кто есть кто», и не  хотели иметь в академии слишком много марксистов – «борцов» за овладение марксистско-ленинской  методологией»? И всё же они их получили.

Ровно через месяц и один день, 13 февраля 1929 года, и Деборин, и Лукин, и Фриче академиками всё-таки стали. На основании чего, как, по какой причине и почему так скоро были проведены повторные выборы, на которых баллотировались эти уже однажды провалившиеся кандидаты, – можно только догадываться. В своей статье доктор исторических наук А.В. Кольцов об этом тактично умалчивает. Он лишь уверенно сообщает, вводя в заблуждение читателей, что все учёные-коммунисты были избраны в АН одновременно, в январе 1929 года, приписывая тем самым «старым» беспартийным академикам полное единодушие в этом вопросе.

После этих довыборов в Академии наук, как пишет А.В. Кольцов, «в 1929 г. была образована фракция академиков-коммунистов, которой первоначально руководил М. Н. Покровский, а затем Г.М. Кржижановский. В состав фракции входил и Бухарин». И теперь уже можно было не сомневаться, что «борьба за овладение учёными марксистско-ленинской методологией» в Академии наук будет быстро и успешно завершена.

Проведём краткий обзор лишь некоторых фрагментов этой борьбы. Облечённые высокими званиями академиков, учёные-коммунисты вели её, естественно, не только в академии, но и по всему фронту науки.

В книге «Воспоминания и мысли историка» (М., 1979) академик (с 1953 года) Н.М Дружинин, бывший в то время (1929) учёным секретарем Музея революции СССР, пишет: «К этому времени М.Н. Покровский и руководители Коммунистической академии пришли к выводу, что РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук. – Ю. Ч.), где работали члены партии совместно с беспартийными учёными (в том числе представителями старой буржуазной профессуры), отжила своё время, а исследовательскую работу и подготовку профессуры следует передать Комакадемии». «Там, где мы можем, мы должны создавать свои научные учреждения, – писал Покровский. – Знаменитая фраза Ленина, что мы должны уметь строить коммунизм руками некоммунистов, относится к тому времени, когда своих рук у нас не было. И великий диалектик первый обозвал бы нас дураками, если бы увидал, как мы, имея свои руки, держим их в карманах, предоставляя работать чужим».

Для сокрушения «чужих», беспартийных широко и успешно использовалась партийная печать и в первую очередь всегда провозглашавший абсолютную истину (уже в силу своего названия и принадлежности) центральный орган – газета «Правда» «Не все учёные-коммунисты разделяли это мнение, – пишет далее Н.М. Дружинин. – Чтобы убедить всех несогласных, М.Н. Покровский (который, как отмечает Н.М. Дружинин, в своей научной деятельности «строил широкие предвзятые схемы, не утруждая себя систематическим анализом всех основных источников» – Ю. Ч.) поместил в «Правде» хлёсткую статью «О научно-исследовательской работе историков», в которой обрушился на исследования трёх беспартийных сотрудников – старшего, среднего и младшего возраста, в том числе С.Б. Веселовского (впоследствии академика) и пишущего эти строки. Критикуя мою статью «Журнал землевладельцев», Покровский приписал мне внеклассовую точку зрения на помещичью программу («просто «комплекс» добрых великоруссов») и сочувственную характеристику их классовых требований («...Дружинин комплексируется с помещиками, которые сознательно готовили в 1861 году систему земельного ростовщичества»). В моей статье не было ни того, ни другого...».

В то время «раскритикованные» уже расплачивались...

В конце 1930 года академик Н.М. Лукин на заседании методологической секции общества историков-марксистов подверг разгрому «буржуазных историков Запада в СССР» – Тарле, Петрушевского, Кареева, Бузескула и других. Против Н. И. Кареева – выдающегося русского учёного – историка, философа, социолога, педагога и общественного деятеля, автора огромного числа научных работ (свыше 460) и удостоенного чести быть избранным в 1929 году всего лишь почётным членом АН, Лукин выдвинул чудовищные обвинения. Он связал его имя с только что закончившимся процессом над «Промпартией», обвинив Н.И. Кареева в «реставрационных стремлениях свергнутых классов», в «антимарксистских выкриках» на страницах иностранных изданий и прочем. Все эти обвинения были абсолютной ложью. Через полтора месяца после этого испытавший большое потрясение 80-летний ученый скончался. А ведь когда-то его диссертации о крестьянах и крестьянском вопросе во Франции в последней четверти XVIII века, ставшей первым русским исследованием Великой французской революции, дали высочайшую оценку классики коммунистического движения – К. Маркс («Сочинение г-на Кареева превосходно...») и Ф. Энгельс («Лучшая работа о крестьянах – Кареева»)...

«В начале 30-х годов, – отмечает Н.М. Дружинин, – реализация приобретённых знаний и навыков беспартийными историками встречала много препятствий. Новый Институт истории, образованный при Комакадемии, был укомплектован преимущественно коммунистами, окончившими Институт красной профессуры; в их руках сосредоточилось также преподавание на исторических факультетах вузов. Обучение истории в средней школе было фактически сведено к минимуму и приобрело абстрактно-схематический характер. Некоторые сотрудники и выполнившие план аспиранты РАНИОН были вынуждены переключаться на историю техники, другие – на работу статистиков, третьи должны были вовсе оставить Москву. В 1931 году Московский университет был разбит на специальные институты и временно прекратил свое существование как единое и цельное учреждение».

В 1930 году устав АН снова был пересмотрен. Поскольку в это время утвердить его не могли ни Пётр I, ни императрица Елизавета Петровна (начертавшая на «Регламенте Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге» 1747 года – «Быть посему»), ни император Александр I (сделавший на таком же «Регламенте» 1803 года такую же надпись), ни император Николай I (начертавший эти же слова на её «Уставе» 1836 года), утвердить новый устав пришлось «всесоюзному старосте» – Председателю ЦИК СССР М. И. Калинину.

В этот устав впервые были внесены прямые идеологические и политические требования: «Академия наук <…> содействует выработке единого научного метода на основе материалистического мировоззрения, планомерно направляя всю систему научного знания к удовлетворению нужд социалистической реконструкции страны и дальнейшего роста социалистического общественного строя». Действительными членами АН по этому уставу могли стать лишь исследователи, «обогатившие науку трудами первостепенного научного значения и способствующие социалистическому строительству Союза ССР». Политическая благонадёжность, конечно, была необходима не только отечественным, но и иностранным учёным, избираемым в АН: «В почётные члены Академии наук могут быть избраны учёные как граждане Союза ССР, так и иностранцы, обогатившие науку трудами мирового значения, за исключением лиц, проявивших враждебное отношение к революционному движению пролетариата».

Подобные формулировки были внесены и в уставы АН, утверждённые в 1935, 1959, 1963 и последующих годах.

Однако эти положения, как это ни странно, не препятствовали тому, что академиками могли становиться люди, способные «обогащать науку» довольно странным образом. К примеру, красть чужие работы (в том числе и у арестованных, и расстрелянных коллег) и присваивать их. Именно так действовал член ЦК ВКП(б) М.Б. Митин.

Незадолго до ареста в 1936 году философ Я.Э. Стэн (расстрелянный в 1937 году) написал для 57-го тома Большой Советской Энциклопедии статью «Философия». «После ареста Я.Э. Стэна, – пишет в своих воспоминаниях А.М. Ларина (Бухарина), – статья эта вышла за подписью М.Б. Митина, академика с 1939 г., члена ЦК ВКП(б). В заключение М.Б. Митин облил действительного автора статьи грязью, обвинив его в меньшевиствующем идеализме. Плагиат обнаружила жена Стэна, Валерия Львовна, о чём и сообщила в Институт марксизма-ленинизма. М.Б. Митин в то время возглавлял журнал «Вопросы философии». Когда началось разбирательство, попутно Митин был уличён в присвоении и публикации за своей подписью ещё ряда работ других авторов. Ему пришлось оставить свой пост».

Мыслимо ли было подобное в прежней академии? Однако теперь простой мародёр, уличённый и схваченный за руку, благополучно становится академиком! Вот она, всесильная высокопоставленная партийность, всёпозволяющее членство в ЦК! В брешь, пробитую первыми академиками-коммунистами, попирая честь и совесть, ринулись наглые и подлые митины, лысенки, протянувшие за собой для укрепления собственных позиций своих приятелей и учеников...

Прямо-таки «теоретическое» обоснование подобному процессу в своём докладе на I Всесоюзной конференции по планированию научно-исследовательской работы (апрель, 1931) сделал не кто иной, как Н.И. Бухарин. Особое внимание имевший «много общего» с Пушкиным докладчик сосредоточил на вопросе о «планировании кадров». «Последние вредительские процессы, – отметил Бухарин, – кричаще резко демонстрировали всё исключительно огромное значение классового и политического отбора людей, которые работают как инженерно-технические и научно-исследовательские силы. Серия процессов вскрыла перед нами отвратительную подкопную работу людей, которые не только плевали на героические усилия рабочих, но взрывали эту работу, бренча золотом империалистов и идеологически опираясь на все силы старого мира. Речь идёт здесь не о какой-нибудь одной человеческой молекуле. Речь идёт о целом слое нашей технической и научно-исследовательской интеллигенции, который оказался в лагере наших самых отъявленных, самых кровавых врагов, лишь для внешности надевающих в «мирное» время лайковую перчатку дипломатии и усердно орудующих по временам лакированным языком буржуазной христианской цивилизации. С врагом пришлось поступить как с врагом. На войне как на войне; враг должен быть окружён, разбит, уничтожен. Но измена целой большой группы чрезвычайно остро подчёркивает проблему новых кадров, таких кадров, у которых была бы достаточная социально-классовая прививка, у которых самая их кровь была бы гарантией беззаветной верности делу пролетариата».

Прикрываясь лозунгом о «беззаветной верности делу пролетариата» и приравнивая при этом человека к «молекуле» (которая несравнимо ничтожнее даже сталинского «винтика»), Н.И. Бухарин, несмотря на то, что его политическая карьера к этому времени уже пошла под уклон (а может быть, и благодаря этому), «смачно выругиваясь», твёрдо и упорно отстаивает развратные принципы, позволяющие узкой группе партийных функционеров, мнящих себя «Гималаями» (Сталин), жестоко и сладостно осуществлять диктатуру над народом, который видится им как бесформенное сборище «молекул», как «человеческий материал», с которым надо разговаривать «языком свинца». Монопольно владея всеми средствами пропаганды, идеологически и физически насилуя и уродуя дух и тело народа в течение многих десятилетий, они сумели сделать ему такую «социально-классовую прививку», от которой, наверное, будет страдать ещё не одно поколение...

«Вернадский ошибочно отрицал основное значение социально-политических и социально-экономических условий для развития науки, связывая её прогресс со случайным появлением талантливых личностей и их деятельностью». Вернадский «высказывал иногда идеалистические взгляды» - так «упрекала» великого русского учёного Большая Советская Энциклопедия (2-е изд.) И упрёк этот нельзя не признать справедливым. Не поддался академик «социально-классовой прививке», мыслил по-старинному, невозможно ему было изменить научным и этическим принципам, которыми руководствовалась Академия наук на протяжении двух столетий и которые были отражены в её дореволюционных «Регламентах» и «Уставах»!

Именно с тех пор стало возможным дальнейшее самовоспроизводство академиков, служащих не науке, а обслуживающих господствующую идеологию.

Продолжается это и по сию пору. Так, на наших глазах след в след Бухарину повторил путь в академики А.Н Яковлев - бывший член Политбюро, бывший член Президентского совета, бывший старший советник Президента, а затем - организатор «Движения демократических реформ». Самый прославленный его труд - это старая, но беспомощная, не выдерживающая никакой критики статья «Против антиисторизма», до удивления схожая по своему погромному содержанию с бухаринскими «Злыми заметками». Однако в Отделении проблем мировой экономики и международных отношений АН и в самой академии нашлось достаточное число людей, столь высоко оценивших вклад А.Н. Яковлева в науку, что они посчитали необходимым принять неутомимого «проводника» коммунистической идеологии в действительные члены Академии наук.

Вот только куда теперь девать этот тезис: «практика - критерий истины»? Этим вопросом интересуются граждане, ясно видящие те «яркие» результаты, к которым пришла наша страна, во многом опираясь на труды как по проблемам мировой экономики, так и по международным отношениям наших учёных – прислужников властвующей идеологии.

Так что же делать? Неужели-таки пришла пора исправить ошибку большевиков и ликвидировать (теперь уже по прямо противоположным мотивам) Академию наук – высшее научное учреждение, существующее в стране вот уже почти 270 лет и имеющее высочайшие научные достижения мирового уровня? Именно это фактически предлагают осуществить необольшевики из «свободной трибуны писателей» – «Литературной газеты» (1991, № 8).

А может быть, лучше всё же прервать наконец самовоспроизводство академиков-прислужников, вернуться к принципам той, п р е ж н е й академии? Представим-ка себе Вернадского, Павлова, Зелинского, Крылова, Прянишникова, Вавилова, «стригущих купоны» со своих прежних заслуг, голосующих на выборах против собственной совести, проводящих лживые экспертизы, угодные госчиновникам, пишущих доносы! А ведь именно это, по сути дела, вменяет в вину всей Академии наук обозреватель «ЛГ» О. Мороз, чей взгляд явно затуманен фактами новейшей истории АН, которая была задавлена, как и всё общество, развращающим государственно-партийным тоталитаризмом, породившим колоритные фигуры академиков Митина, Лысенко и им подобных. Однако мы убедились, что дела такие творят лишь «социально-классово привитые».

Итак, наука должна быть прежде всего наукой. Она должна быть очищена от любых партийных, политических, мафиозных и иных интересов (кроме научных), ей должны быть возвращены высокие этические принципы.

Маленький же миф о том, как «беспартийные учёные, составлявшие гордость и совесть русской науки», единодушно «дали звание академика» учёному-коммунисту Н.И. Бухарину (и его коллегам по партии), пусть когда-нибудь войдёт в полное собрание мифов советской эпохи...

1992 г.

Об авторе читайте: http://kovalevsky.narod2.ru/